— Надо же, так вы еще и вместе были, как оказывается. Знаешь, при всей ненависти к вам всем, я не могу не согласиться с дочерью. Может быть, я груб, грешен и меркантилен, но мне хватает чести и достоинства подумать о ближнем своем. О тебе же, я такого сказать не могу, добродетель ты наш. — будто бы признавая свою ошибку, сказал Тюйер.
— Воспринимайте это все как хотите, но на мой взгляд, истина здесь очевидна. — поставил точку в споре Доктор Айнзидлер.
Глава VII
Здравствуйте, я Фрагеманн
Вдруг из одного края комнаты послышался знакомый, но непривычный для этого зала голос:
— И ведь истину же говорил Шекспир — «Мир — это театр, а люди в нем — актеры» — после этих слов послышалось, как некто хлебнул из чашки, причмокивая губами. Темный силуэт вышел из тени. Свет не освещал лица загадочного мужчины, но осветил его изящный смокинг и чашку чая в его руках — Но, во-первых, здравствуйте, это я Фрагеманн — продолжил уже знакомый для всех гостей человек, полностью выйдя в свет.
Гости один за другим с особой аккуратностью поприветствовали утонченного организатора эдакого банкета. Далее Фрагеманн продолжил:
— Вам, наверное, очень интересно зачем я вас всех здесь собрал, но начну из далека… Для полноты картины. — немного улыбнувшись продолжал Фрагеманн.
Фрагеманн подошел к одному из стульев и вальяжно на него сел. Тем временем, люди, сидящие вокруг него чутко ожидали, когда он начнет свое повествование. Фрагеманн сделал еще один глоток из чашки чая, оглядел своих слушателей и продолжил:
— Не так давно, я посещал один театр в Лебенбурге…
Фрагеманна тут же перебил Саинт:
— Не знал, что небесные хранители шляются по театрам. Вам что делать нечего, пьесы смотреть? — с непристойным к моменту юмором перебил Тюйер, немного усмехнувшись.
— Знаете, на самом деле — да. Порой скука настигает. А вас это так удивляет? Или вы небось думали, что мы работаем по сменам с девяти до шести? — ухмыльнувшись остроумно ответил Фрагеманн.
Саинт не ожидал такого ответа, потому ему оставалось лишь ухмыльнуться в ответ и кивать головой. К слову, на лице Айнзидлера в этот момент также проскочила небольшая улыбка.
— Продолжу. И в этом театре, я стал свидетелем смерти одного из артистов. Не поверите, прямо на сцене! Вот он играл-играл, сказал ключевую реплику со всей душой, что еще была в его теле в те последние мгновенья и… упал замертво. И вот, мой разум окутывали вопросы, один за другим: знал ли он, что это его последнее выступление? А если бы и знал, то стал бы выступать? Если бы он знал, кто его публика, он бы был готов подарить последние минуты своей жизни им? Он жил театром, по его глазам это было видно.
Фрагеманн встал из-за стола и принялся не торопясь ходить вокруг своих гостей, попутно продолжая свой рассказ:
— Я был свидетелем многих смертей. И знаете, что я вам могу сказать, все люди умирают так одинаково, но одновременно так по-разному. Разве это не искусство? Искусство смерти! Искусство, перед которым все равны. Искусство, с которым предстоит столкнуться каждому. И порой, в смерти человека смысла гораздо больше, чем во всей его жизни. Потому что именно смерть — главный инициатор действия. По сути, у человека есть лишь два двигателя его развития — неизбежная скоротечность времени и осознание смерти. Скажи вам, что вы будете жить вечно, вы бы особо не торопились, а быть может, и вовсе не действовали.
— И это ставит под вопрос существование Бога. — влез в монолог Фрагеманна Доктор Айнзидлер.
Фрагеманн с трепетом подошел к Айнзидлеру, взглянул ему в глаза таким взглядом, будто бы тот сделал небывалое открытие и ответил: «Именно!». Роберт Айнзидлер принялся пояснять свою мысль:
— Стал бы Бог так обременяться вечной жизнью? Потому что, очевидно, что вечная жизнь — это больше проклятие, чем дарование. С таким успехом, можно сказать, что Бог либо давно умер, либо… его и вовсе никогда не было. Это получается, что мы натыкаемся на новую теорию: мир — это театр без постановщика, а люди — вольные актеры? — логически строя свою мысль с особым интересом, изложил и задался вопросом Айнзидлер.
Фрагеманн улыбнувшись взглянул на свою чашку, а потом на Роберта и выдал:
— Каждый человек — центр своей реальности. Человек задает смысл своей жизни, чтобы та впоследствии дала смысл его смерти. Стало быть, люди живут, дабы умереть.