Монт-Виляр сказал:
— Надеюсь, я ничего не испачкал чернилами. — И действительно, палец в чернилах он держал далеко на отлете.
У Эммы во рту пересохло, и язык отчего-то отказывался шевелиться во рту. Лицо еще сильнее пыхнуло жаром.
— Я сегодня такая неловкая, — пробормотала она. В самом деле. Столько шума из ничего. Вернее, с нулевым результатом. Ничего у нее не получалось. Уже четыре месяца, как она билась над единственной проблемой — и на могла сдвинуть ее с мертвой точки. И все из-за него, из-за этого человека. Она была в отчаянии. Ей хотелось завыть, влезть на стол и завизжать в голос: «Вы знаете, что сделал этот никчемный человечишка? Этот ублюдок, до которого мне нет никакого дела, потому что я покончила с плохими мальчиками и даже с бывшими плохими мальчиками, которым повезло исправиться? Вы хоть понятие имеете о том что может сойти с рук тому, кто наделен властью и деньгами? А ему, негодяю, ему на всех наплевать! Вот в этом весь фокус. Им никогда нет ни до чего дела. Кто-то должен задать этому напыщенному лорду урок...»
Внутри у нее все клокотало.
С этого момента все покатилось куда быстрее. Неудивительно, что все эти законники готовы были оказать ему какое угодно одолжение. Его финансовая жизнь могла обеспечить средствами к существованию целое поколение выпускников всех четырех лондонских школ барристеров. Последние бумага совершили традиционный круг, согласованы и утверждены. Она раздраженно перебирала ногами и пару раз на самом деле пнула Стюарта.
— Извините, — сказала она. Он снова на нее посмотрел.
Что заставило ее улыбнуться и сказать более ласково:
— Простите, ваше сиятельство. Я не хотела вас задеть. — Разумеется, она бы предпочла свалить его на пол вместе со стулом.
В следующее мгновение он встал, натягивая перчатки.
— Я бы хотел, чтобы к завтрашнему дню все было улажено, — сказал он гладко, без запинок и даже с некоторой вопросительной интонацией, придававшей высказыванию характер вежливой просьбы. Впрочем, о том, что это приказ, догадались все.
— Завтра? — Управляющий банком привстал, слова застряли у него в горле. — Но мы не можем...
Виконт задержался, чтобы как следует натянуть перчатку, и бросил на управляющего банком ледяной взгляд.
И в этот неподходящий момент Эмма вдруг вспомнила, как называется ткань его пальто. Викунья. Шерсть из ламы викуньи. Верх из викуньи, внутри мех шиншиллы. Странные слова. Старые слова. Слова из прошлого, слова, которые она долго не слышала. Это пальто стоило больше, чем половина английского поместья средней руки. Такое нежное, такое шелковистое прикосновение... Эмма почувствовала, как мех скользнул по руке, когда виконт быстрым и уверенным движением перекинул пальто через руку. Она совсем не против была бы построить на этой шелковистой глади крохотный коттедж и жить там. Только вначале надо было вытряхнуть из него виконта.
Должно быть, она произнесла слово «викунья» вслух, ибо все присутствующие на нее посмотрели.
Затем, с сияющим лицом, точно ему пришла в голову замечательная мысль, управляющий сказал::
— Мисс Маффин, у вас замечательные рекомендации...
— Мисс Маффин? — переспросил виконт, глядя на нее.
— Молли Маффин, — сказала она. Эмме нравилось выбирать себе дурацкие имена, когда она не могла воспользоваться собственным.
Управляющий банком прочистил горло и начал заново:
— В ваших отличных рекомендациях говорится, что вы также знаете, как вести бухгалтерский учет.
Верно. На этот счет она могла бы получить и самые настоящие отличные рекомендации.
Несколько лет назад «Молли Маффин» занималась бухгалтерским учетом для епископа. И еще заваривала ему чай и бегала за рогаликами через дорогу к булочнику. На самом деле в бухгалтерском учете она разбиралась куда лучше, чем в печатании на машинке или стенографии, но и в работе на епископа сильной стороной ее было умение всегда донести булочки горячими к горячему чаю.
Эмма вздохнула. Ей не хотелось задерживаться на всю ночь ради их с виконтом дел. Пусть нанимают бухгалтера.
— Видите ли, наш бухгалтер в отгуле до завтрашнего дня. Мы думали... — Мистер Хемпл сделал паузу, затем улыбнулся. — Если бы вы согласились нам помочь, мы бы компенсировали вам потраченное время.
Нет уж. Сколько может стоить кропотливая ночная работа по переписыванию циферок в особые колонки, и не дай Бог ошибиться в дате или сумме! А она-то знала, сколько документов прошло сегодня через руки присутствующих.
— Я должна ехать домой к моему престарелому отцу, — с нежнейшей улыбкой заявила Эмма.
— Но он мог бы подождать пару...
— Он нуждается в помощи. Он хромой.
— Но пара часов в ту или иную сторону ничего не решают...
— И глухой.
— Мы хорошо заплатим. — Управляющий заколебался, пытаясь определить сумму, которой бы не было впоследствии жалко.
Эмма поджала губы и подняла кверху глаза. Ситуация ей совсем не нравилась. Но какая-то не вполне оформившаяся мысль уже зашевелилась у нее в голове. Бухгалтерские книги... Она, возможно, что-то сумеет оттуда извлечь, внести кое-какие изменения. Такие вещи делались более сложно, чем просто подделка чека, но из-за дурацкого синего отпечатка подделать подпись Эйсгарта практически невозможно. А вот словчить с записями — возможно. Четыре шиллинга в час за сверхурочную работу — такие деньги для женщины были находкой, хотя бухгалтеру-мужчине они, безусловно, заплатили бы больше.
Эмма могла бы поторговаться и выудить у них восемь или даже десять шиллингов в час, пользуясь отчаянным положением банкиров. Но Эмма не хотела вызывать у них подозрений. Она кивнула, скромно опустив голову, и прошептала:
— Вы так щедры. Уверена, что мой отец порадовался бы... — она жалобно подняла глаза и закончила: — новым очкам. Видите ли, он к тому же почти слепой.
Откуда-то сверху раздался ровный голос виконта:
— Сколько лет вашему отцу?
Эмме его голос показался похожим на рокот прибоя.
Она посмотрела на виконта. Тот стоял со скрещенными на груди руками, в шляпе, низко надвинутой на лоб. Он был в пальто. В своем роскошном пальто. Эмма в который раз поразилась тому, насколько он интересен. Он стоял прямо, на слегка расставленных для устойчивости ногах. Они с виконтом были ровесники, но он казался куда сильнее ее, Эммы, опаленным жизнью.
В его взгляде было нечто, заставившее думать, что он не так легковерен, как прочие. Не то чтобы она заметила, что он ее раскусил, но он был менее чем остальные, падок на сентиментальные уловки.
— Девяносто два, — ответила Эмма, что почти соответствовало истине. Если бы ее отец, непревзойденный мастер по стрижке баранов, был жив, ему бы именно столько и было. Тогда договорились, — поспешил сказать управляющий и встал. — Мы обо всем позаботимся, и уже завтра к обеду ваши счета войдут в силу. Чеки на большие суммы можно будет получать к концу недели. — Управляющий любезно улыбнулся кивнувшему в знак согласия виконту.
Виконт развернулся, чтобы уходить. Эмма все смотрела на него и не могла налюбоваться. И дело не только в его экзотической, броской и очень дорогой одежде. Дело было и в нем самом. Хотя это пальто придавало ему облик героя русской драмы, в которой всего переизбыток — и чувств, и трагедии, и прочего. Наверное, такое пальто носил в Санкт-Петербурге Каренин. Эмма сама никогда не была в России, но книгу русского писателя Толстого прочитала. И решила, что пальто прямо оттуда.
Оттуда же, в смысле — из России, шли к виконту и некоторые денежные поступления. Судя по тем документам, что Эмма имела на руках, у виконта в России были земли. Там, вероятнее всего, он приобрел и те вещи, что были на нем. Отсюда его вкусы — континентальный изыск с восточным ароматом.
Между тем виконт накинул на свое пальто серый широкий шарф. И этот шарф был куда роскошнее того, что позволил бы себе англичанин. А жилет из ярко-синего шелка словно выкроен из небесной лазури. Да, виконт Монт-Виляр был настоящим произведением искусства.