Поймав на себе мужские взгляды, Эмма повернула голову сначала к одному, потом к другому и заулыбалась. После некоторого колебания они заулыбались в ответ. Она заморгала, вспорхнув ресницами, и стыдливо покраснела — беспроигрышный прием, — опустила глаза, как настоящая скромница. Она прекрасно знала, какое именно впечатление должна произвести. На ней было довольно старомодное платье, шерсть и полосатый шелк поблекли до бледно-голубого, с высоким воротником и юбками, топорщившимися сзади и на боках. Платье ей нравилось, хотя теперь трудно было сказать, как давно оно вышло из моды, поскольку и тогда, когда она его купила в Лондоне лет десять назад, оно уже не было новым. И все же платье вполне отвечало поставленным целям. Оно сидело как влитое, едва не лопаясь на пышной груди. Поскольку платье сильно сдавливало ребра и талию, дышать полной грудью Эмма не решалась — пуговицы могли отлететь. В качестве дополнительной меры предосторожности она приколола к правой груди, довольно низко, стальные часы, которые, увы, не шли. Но теперь едва ли кто-то мог усомниться в том, что перед ними была дама самого что ни на есть фривольного поведения.
И все же как приятно было вновь ощутить себя женщиной, пусть и не слишком скромного поведения. Эмма вдруг поняла, что очень долго вообще не замечала того, что являлась особой женского пола.
Эмме нравилось ее маленькое пышное тело. Природа щедро одарила ее округлостями. Пусть ростом она не вышла, да и тела местами было многовато, внешность ее трудно подходила под определение «элегантная», но женственная — безусловно. Тесноватое платье и шуршащая при каждом движении нижняя юбка как нельзя лучше подчеркивали женственность ее округлого маленького тела. И, будучи единственной дамой за столом, Эмма предпочла образ, который вполне отвечал мужским ожиданиям: маленькая сладкая бабенка — одни эмоции и никаких мозгов, рожденная лишь для того, чтобы прислуживать мужчинам.
Увы, если она правильно разгадала их ожидания, то мужчин, сидящих с ней за столом, ждало жестокое разочарование. Она совсем не собиралась им прислуживать. Даже если бы хотела, она не смогла бы, поскольку совершенно не знала стенографии и понятия не имела, как печатать на машинке. Однако она полагала, что у нее довольно ловко получится имитировать скоропись. К тому же задерживаться здесь надолго намерений у Эммы не было, и посему едва ли ее попросят что-либо напечатать. Она присутствовала здесь с одной определенной целью — увидеть своими глазами подпись виконта и его самого во плоти. В последнем она признавалась себе с неохотой. Располагая образцом его подписи, Эмма могла бы выписать фальшивый чек — для того, чтобы не битьем, так катаньем заставить виконта расплатиться за убитогоягненка. После перерыва на чай секретарше надлежало испариться.
Она увидела экипаж за окном, и в тот самый миг господа за столом засуетились. Сердце Эммы забилось вдвое быстрее, чем обычно. Как странно снова увидеть роскошный черный, сверкающий лаком новенький экипаж, тот самый, что сбил ее ягненка, в этой обстановке. Как и тогда, карета была облеплена лакеями в новеньких ливреях — образец надменного высокомерия знати. Экипаж виконта не был единственным. Кроме него, к зданию банка подъехали еще два кеба. Двери черного экипажа с гербом виконта открылись последними. Увы, Эмма видела только спины выходящих, и то смутно, из-за повалившего густого снега. Господа были все сплошь в черных пальто, мгновенно ставших рябыми от прилипших к шерсти снежинок. Забавное зрелище, жаль только, что они себя со стороны не видят — какие все же самонадеянные болваны эти мужчины!
Двери банка угодливо распахнулись перед вновь прибывшими. В открытые настежь двери ворвался ледяной сквозняк. Сначала Эмма почувствовала, как по ногам повеяло холодом, и только потом увидела первых вошедших. То были лакеи в темно-коричневых ливреях с золотыми, отливавшими в зелень позументами — фамильные цвета Монт-Виляров. Слуги бросились придерживать тяжелые двери, чтобы те не захлопнулись от сквозняка. Впечатление было такое, что они готовились впустить большую торжественную процессию. Впрочем, так и было: сначала вошли двое в котелках, за ними один в цилиндре. Они дружно принялись энергично работать ногами, стараясь стряхнуть снег с нарядных туфель, но, как ни старайся, ни одному из них было не под силу стряхнуть с себя образ, запечатленный в каждой клеточке: у них словно на лбу было написано — нотариусы. За первыми тремя вошли еще двое — здоровенные лбы, один с усами на иностранный манер. В руках у них были тугие кожаные портфели, по размерам напоминающие чемоданы, из тех, что так любят повсюду таскать за собой бухгалтеры, если не могут позволить себе нанять кого-то, кто таскал бы тяжести за них. За ними вошли еще двое — помоложе, затем еще один молодой человек, явно торопившийся.
Затем последовала пауза длиной в два-три удара сердца, и вот наконец произошло явление — иначе не скажешь — самого виновника. Он действительно представлял собой нечто — высокий, широкоплечий, вальяжный. Цилиндр его едва не задевал притолоку, пальто ниспадало роскошными складками до пят.
После стольких месяцев безуспешных попыток увидеть виконта живьем он наконец предстал перед ней во всем своем великолепии. Стюарт Уинстон Эйсгарт, достопочтенный виконт Монт-Виляр, и так далее и тому подобное... Всех титулов не упомнишь. Несмотря на все свое предубеждение, Эмма поймала себя на том, что испытывает нечто, напоминающее благоговейную почтительность. Возможно, все объяснялось просто — такого она не ожидала. А что, собственно, она надеялась увидеть? Все, что угодно, но только не это.
Виконт остановился на пороге, опустив голову так, что она видела только сверкающую овальную тулью его цилиндра, и тщательно вытер нога. Никаких дежурных черных туфель — на нем были высокие лакированные сапоги, напоминающие обувь для верховой езды, прекрасно сидевшие на ноге, но какого-то иностранного фасона. Виконт поднял голову и из-под широких полей шляпы, оставлявших в тени большую часть его лица, неспешно окинул взглядом помещение. Он держался раскованно и с той долей надменности, которая позволяла считать, что сейчас он принимает решение — стоит ли обстановка комнаты того, чтобы он почтил собрание своим присутствием.
Он не торопился входить. «Стюарт, просто Стюарт, — напомнила себе Эмма. — Такой же человек, как и все, даже хуже — скряга и безответственный тип». От этой невесть откуда взявшейся почтительности надо было поскорее избавиться, иначе дело ее грозило провалом. Стюарт оказался совсем не таким, каким она его себе представляла: высокий, широкоплечий и моложе, чем ей думалось. Она знала, что мальчик, живший в замке на холме, тот самый, которого увез отсюда отец, когда ему было около шести лет, был примерно одного с ней возраста. Таким образом, сейчас ему должен был исполниться тридцать один год. Просто она забыла о том, что образ жизни накладывает отпечаток на внешность, как и одежда, воспитание и прочие факторы. В свои тридцать с небольшим он выглядел прекрасно. Внешность его была настолько яркой, что затмевала собой все окружение, и графичный, черно-белый пейзаж за окном на его фоне казался тусклым и блеклым. Фасады складских помещений с покосившимися вывесками, обшитые свежими досками только наполовину, осыпавшийся рождественский венок над дверным проемом словно подернулись дымкой. На мгновение ей показалось, что она видит перед собой не реальный мир, а детскую игрушку, что так любят дарить богатые родители своим чадам на Рождество: вращающийся огромный шар, и снежинки, и окрестный пейзаж вращались внутри шара, поднимались вверх, следуя восходящему потоку, и опускались вниз, а единственной неподвижной точкой в этом призрачном мире был он, виконт Монт-Виляр, чудесным образом попавший в этот шар с зимним пейзажем.