Кичились майские красоткинадменной грацией своей;дохнул октябрь – и стали тётки,тела давно минувших дней.
В последний путь немногое несут:тюрьму души, вознесшейся высоко,желаний и надежд пустой сосуд,посуду из-под жизненного сока.
Суров к подругам возраста мороз,выстуживают нежность ветры дней,слетают лепестки с увядших роз,и сделались шипы на них видней.
Налей нам, друг! Уже готовыстаканы, снедь, бутыль с прохладцей,и наши будущие вдовыохотно с нами веселятся.
Когда, замкнув теченье лет,наступит Страшный Суд,на нём предстанет мой скелет,держа пивной сосуд.
Я многому научен стариками,которые всё трезво понимаюти вялыми венозными рукамиспокойно свои рюмки поднимают.
Редеет волос моих грива,краснеют опухлости носа,и рот ухмыляется кривоногам, ковыляющим косо.
Но и тогда я буду пьяницаи легкомысленный бездельник,когда от жизни мне останетсяодин ближайший понедельник.
Я к дамам, одряхлев, не охладел,я просто их оставил на потом:кого на этом свете не успел,надеюсь я познать уже на том.
Когда однажды ночью я умру,то близкие, воздев печаль на лица,пускай на всякий случай поутрумне всё же поднесут опохмелиться.
Уже беззубы мы и лысы,в суставах боль и дряблы члены,а сердцем всё ещё – Парисы,а нравом всё ещё – Елены.
Когда устал и жить не хочешь,полезно вспомнить в гневе белом,что есть такие дни и ночи,что жизнь оправдывают в целом.
Восторжен ум в поре начальной,кипит и шпарит, как бульон;чем разум выше, тем печальнейи снисходительнее он.
Ушиб растает. Кровь подсохнет.Остудит рану жгучий йод.Обида схлынет. Боль заглохнет.А там, глядишь, и жизнь пройдёт.
Время льётся, как вино,сразу отовсюду,но однажды видишь днои сдаёшь посуду.
Обсуживая лифчиков размеры,а также мировые небосклоны,пируют уценённые Венерыи траченные молью Аполлоны.
Вглядись: из трубы, что согретаогнём нашей плоти палимой,комочек нетленного светалетит среди чёрного дыма.
Не боялись увечий и ранветераны любовных баталий,гордо носит седой ветерансвой музей боевых гениталий.
Теперь другие, кто помоложе,тревожат ночи кобельим лаем,а мы настолько уже не можем,что даже просто и не желаем.
Увы, то счастье унеслосьи те года прошли,когда считал я хер за осьвращения Земли.
Назад оглянешься – досадаберёт за прошлые года,что не со всех деревьев садапоел запретного плода.
Мы после смерти – верю в это —опять становимся нетленнойчастицей мыслящего света,который льётся по Вселенной.
Я свой век почти уже прошёли о многом знаю непревратно:правда – это очень хорошо,но неправда – лучше многократно.
Бежал беды, знавал успех,любил, гулял, служил,и умираешь, не успевпочувствовать, что жил.
Дух оптимизма заразителенпод самым гибельным давлением,а дух уныния – губителен,калеча душу оскоплением.
Приходит час, выходит срок,и только смотришь – ну и ну:то в эти игры не игрок,то в те, то вовсе ни в одну.
Предупредить нас хоть однажды,что их на небе скука гложет,толпа ушедших остро жаждет,но, к сожалению, не может.
Есть во взрослении опасность:по мере близости к старениювысоких помыслов прекрасностьужасно склонна к ожирению.
Медицины гуманные рукиувлечённо, любовно и плохопо последнему слову наукилечат нас до последнего вздоха.
Воспринимая мир как данность,взгляни на звёзды, не спеша:тягчайший грех – неблагодарностьза то, что воздухом дышал.
Неизбежность нашей смертичрезвычайно тесно связанас тем, что жить на белом светелюдям противопоказано.
Просветы есть в любом страдании,цепь неудач врачует случай,но нет надежды в увяданиис его жестокостью ползучей.