Чадит окурок дней моихвсё глуше и темней,и тонким дымом вьётся стихс испепелённых дней.
Пел и горланил, как петух,крылами бил, кипел, как кочет;устал, остыл, совсем потух,теперь он учит и пророчит.
Когда, заметно делая добрее,уже несёт по устью нас река,черты ветхозаветного евреяявляются в морщинах старика.
Увы нашей бренной природе:стареем, ветшая, как платье,и даже пороки проходят,и надо спешить потакать им.
Ещё не чужды мы греху,но песни главные отпеты,и у детей горит в пахуогонь бессмертной эстафеты.
Чем ближе мы к земле и праху,тем умудрённей наш покой;где юность ломится с размаху,там старость пробует клюкой.
Конечно, дважды два – всегда четыре,конечно, неизменны расстояния,но всё, что мы любили в этом мире,прекраснеет в кануны расставания.
Случайно встретившись в адус отпетой шлюхой, мной воспетой,вернусь я на сковородууже, возможно, с сигаретой.
С годами дни становятся короче,несбывшееся вяжется узлом,и полнятся томительные ночипленительными снами о былом.
Нет, я не жалею, как я прожилгоды искушений и подъёма,жаль, что население умножилменьше, чем какой-нибудь Ерёма.
Чужую беду ощущая своей,вживаясь в чужие печали,мы старимся раньше и гибнем быстрей,чем те, кто пожал бы плечами.
Увы, когда от вечного огняприспичит закурить какой из дам —надеяться не стоит на меня,но друга телефон я мигом дам.
Вконец устав от резвых граций,слегка печалясь о былом,теперь учусь я наслаждатьсяпогодой, стулом и столом.
Когда родник уже иссяки слышно гулкое молчание,пусты потуги так и сяквозобновить его журчание.
Нам жёны учиняют годовщины,устраивая пиршество народное,и грузные усталые мужчины,мы пьём за наше счастье безысходное.
В нас много раскрывается у краяи нового мы много узнаёмв года, когда является втораяграница бытия с небытиём.
Ещё я имею секретыи глазом скольжу по ногам,но дым от моей сигаретыуже безопасен для дам.
Никто не знает час, когдаГосподь подует на огарок;живи сегодня – а тогдаи завтра примешь как подарок.
Старость не заметить мы стараемся:не страшась, не злясь, не уповая,просто постепенно растворяемся,грань свою с природой размывая.
Бессильны согрешить, мы фарисействуем,сияя чистотой и прозорливостью;из молодости бес выходит действием,из старости – густой благочестивостью.
Стирая всё болевшее и пошлое,по канувшему льётся мягкий свет;чем радужнее делается прошлое,тем явственней, что будущего нет.
Помилуй, Господи, меня,освободи из тьмы и лени,пошли хоть капельку огнязоле остывших вожделений.
А может быть, и к лучшему, мой друг,что мы идём к закату с пониманием,и смерть нам открывается не вдруг,а лёгким каждый день напоминанием.
Я не люблю певцов печали,жизнь благодатна и права,покуда держится плечамии варит глупость голова.
Не будет ни ада, ни рая,ни рюмки какой-никакой,а только без срока и краяглухой и кромешный покой.
Своей судьбы актёр и зритель,я рад и смеху, и слезам,а старость – краткий вытрезвительперед гастролью в новый зал.
Всё ближе к зимним холодамгода меня метут,одной ногой уже я там,другой – ни там, ни тут.
С лицом не льстивы зеркала:с годами красят лик стекольныйистлевших замыслов золаи возлияний цвет свекольный.
Давно я дал себе обет,и я блюду его давно:какой бы я ни съел обед,а ужин ем я всё равно.
Душа улетит и рассыпется тело,сотрутся следы, не оставив следа,а всё, что внутри клокотало и пело,неслышно прольётся ничем в никуда.
Стали мы с поры, как пыл угас, —тихие седые алкоголики,даже и во снах теперь у наснету поебательской символики.