За то, что жизнь провёл в пирах,пускай земля мне будет пухом,и в ней покоясь, бедный прахблагоухает винным духом.
У старости есть мания страдатьв томительном полночном наваждении,что попусту избыта благодать,полученная свыше при рождении.
Вот и кости ломит в непогоду,хрипы в лёгких чаще и угарней;возвращаясь в мёртвую природу,мы к живой добрей и благодарней.
Чуть пожил, и нет меня на свете —как это диковинно, однако;воздух пахнет сыростью, и ветервоет над могилой, как собака.
Когда, убогие калеки,мы устаём ловить туман,какое счастье знать, что рекивпадут однажды в океан.
Весной я думаю о смерти.Уже нигде. Уже никто.Как будто был в большом концертеи время брать внизу пальто.
Увы, когда с годами стал я старше, со мною стали суше секретарши
Года промчатся быстрой ланью,укроет плоть суглинка пласт,и Бог-отец суровой дланьюмоей душе по жопе даст.
О чём ты молишься, старик?О том, чтоб ночью в полнолуниеменя постигло хоть на миглюбви забытое безумие.
Поблеклость глаз, одряблость щёк,висящие бока —я часто сам себе смешон,а значит – жив пока.
Отъявленный, заядлый и отпетый,без компаса, руля и якорейпрожил я жизнь, а памятником ейостанется дымок от сигареты.
Даже в тесных объятьях землибуду я улыбаться, что где-тобесконвойные шутки моикаплют искорки вольного света.
Из тупика в тупик мечась,глядишь – и стали стариками;светла в минувшем только часть —дорога между тупиками.
Почти старик, я робко собираюському-нибудь печаль открыть свою,что взрослым я всего лишь притворяюсьи очень от притворства устаю.
Вот человек: он пил и пел,шампанским пенился брожением,на тех, кто в жизни преуспел,глядит с брезгливым уважением.
Когда б из рая отвечали,спросить мне хочется усопших —не страшно им ходить ночамисквозь рощи девственниц усохших?
Вновь себя рассматривал подробно:выщипали годы мои перья;сёстрам милосердия подобно,брат благоразумия теперь я.
Я вдруг оглянулся: вокруг никого.пустынно, свежо, одиноко.И я – собеседник себя самого —у времени сбоку припёка.
Когда с утра смотреть противно,как морда в зеркале брюзглива,я не люблю себя. Взаимнои обоюдосправедливо.
В душе осталась кучка пепла,и плоть изношена дотла,но обстоят великолепномои плачевные дела.
Земная не постыла мне морока,не хочется пока ни в ад, ни в рай;я, Господи, не выполнил урока,и Ты меня пока не призывай.
Я, Господи, умом и телом стар;я, Господи, гуляка и бездельник;я, Господи, прошу немного в дар —ещё одну субботу в понедельник.
И понял я, что поздно или рано,и как бы ни остра и неподдельна,рубцуется в душе любая рана —особенно которая смертельна.
Когда боль поселяется в сердце,когда труден и выдох и вдох,то гнусней начинают смотретьсяхитрожопые лица пройдох.
Нелепы зависть, грусть и ревность,и для обиды нет резона,я устарел, как злободневностьпозавчерашнего сезона.
Мои друзья темнеют лицами,томясь тоской, что стали жижеапломбы, гоноры, амбиции,гордыни, спеси и престижи.
Учти, когда душа в тискахлипучей пакости мирской,что впереди ещё тоскао днях, отравленных тоской.
После смерти мертвецки мертвы,прокрутившись в земном колесе,все, кто жил только ради жратвы,а кто жил ради пьянства – не все.
Правнук наши жизни подытожит.Если не заметит – не жалей,радуйся, что в землю нас положат,а не, слава Богу, в мавзолей.
Состариваясь в крови студенистой,система наших крестиков и ноликовдоводит гормональных оптимистовдо геморроидальных меланхоликов.
Когда во рту десятки пломб —ужели вы не замечали,как уменьшается апломби прибавляются печали?