Снегом порошит моя усталость,жизнь уже не книга, а страница,в сердце – нарастающая жалостьк тем, кто мельтешит и суетится.
Живи, покуда жив. Среди потопа,которому вот-вот настанет срок,поверь – наверняка всплывёт и жопа,которую напрасно ты берёг.
Дана лишь тем была недаромтекучка здешней суеты,кто растопил душевным жаромхоть каплю вечной мерзоты.
Пора! Теперь меня благословив путь осени, дождей и листопада,от пламени цветенья и любвидо пепла увяданья и распада.
Чтобы плесень сытой скудостине ползла цвести в твой дом,из пруда житейской мудростичерпай только решетом.
Прости, Господь, за сквернословья,пошли всех благ моим врагам,пускай не будет нездоровьяни их копытам, ни рогам.
Опять стою, понурив плечи,не отводя застывших глаз:как вкус у смерти безупреченв отборе лучших среди нас!
Чем долее наука отмечаетпознания успехи сумасшедшие,тем более колеблясь отвечает,куда от нас ушли уже ушедшие.
Вновь закат разметался пожаром —это ангел на Божьем дворежжёт охапку дневных наших жалоб,а ночные он жжёт на заре.
Уйду навсегда в никуда и нигде,а всё, что копил и вынашивал,на миг отразится в текучей водепроточного времени нашего.
Дымись, покуда не погас,и пусть волнуются придурки —когда судьба докурит нас,куда швырнёт она окурки.
Из лет, надеждами богатых,навстречу ветру и волнемы выплываем на фрегатах,а доплываем – на бревне.
Кто несуетливо и беспечновремя проводил и коротал,в старости о жизни знает нечтобольшее, чем те, кто процветал.
Счёт лет ведут календариморщинами подруг,и мы стареем – изнутри,снаружи и вокруг.
Возраст одолев, гляжу я сверху:всё мираж, иллюзия, химера;жизнь моя – возведенная церковь,из которой выветрилась вера.
Сложилось нынче на потеху,что я, стареющий еврей,вдруг отыскал свой ключ к успеху,но не нашёл к нему дверей.
Деньгами, славой и могуществомпренебрегал сей прах и тлен,из недвижимого имуществаимел покойник только член.
О чем ты плачешь, осень бедная?Больна душа и пуст карман,а на пороге – немочь бледнаяи склеротический туман.
Чтоб жизнь испепелилась не напрасно,не мешкай прожигать её дотла;никто не знает час, когда пространстворазделит наши души и тела.
Чтобы в этой жизни горемычнойбыть милей удаче вероятной,молодость должна быть энергичной,старость, по возможности, – опрятной.
Год приходит, и год уходит,раздробляясь на брызги дней,раньше не было нас в природе,а потом нас не будет в ней.
Наша старость – это ноги в тепле,это разум – но похмельный, обратный,тише музыка и счёт на столе,а размер его – всегда неоплатный.
Азарт живых переживанийподвержен таянью – увы! —как пыл наивных упований,как верность ветреной вдовы.
Когда время, годами шурша,достигает границы своей,на лице проступает душа,и лицо освещается ей.
Есть люди, провалившие экзаменжитейских переплётов и контузий,висят у них под мутными глазамимешки из-под амбиций и иллюзий.
Не тужи, дружок, что прожилты свой век не в лучшем виде:всё про всех одно и то жеговорят на панихиде.
Однажды на улице сердце прихватит,наполнится звоном и тьмой голова,и кто-то неловкий в несвежем халатепоследние скажет пустые слова.
Не стоит скапливать обиды,их тесный сгусток ядовит,и гнусны видом инвалидынепереваренных обид.
В пепле наползающей усталости,следствии усилий и гуляний,главное богатство нашей старости —полная свобода от желаний.
Не горюй, старик, наливай,наше небо в последних звёздах,устарели мы, как трамвай,но зато и не портим воздух.
Люблю эту пьесу: восторги, печали,случайности, встречи, звонки;на нас возлагают надежды в начале,в конце – возлагают венки.