Бывшие места встреч высшего общества сегодня перестали быть таковыми, потому что их оккупировали новые русские. Даже самые невзыскательные богачи не могут теперь без зазрения совести показаться в таком месте, как Санкт-Мориц. Богатство приобрело оттенок вульгарности, и главные виновники этого — новые русские. Они превзошли все границы пошлости. Есть знаменитая фотография одного олигарха, на которой тот снят в шлепанцах и тренировочных штанах на фоне своих позолоченных апартаментов. Ее вполне достаточно для того, чтобы элитные подразделения русских вытащили его из личного самолета и препроводили в суд. Другой олигарх, бежавший от Путина в Лондон, приобрел дом на Итон-Плейс и — в этом сходятся мнения всех людей с чувством стиля — позаботился о том, чтобы Ноттинг-Хилл перестал считаться самым невзрачным местом города.
Экспорт новых богатых русских в Европу оказал губительное воздействие на европейское чувство стиля. Напротив, старые бедные русские, эмигрировавшие после революции 1917 года, обогатили тогдашнюю Европу. Парижская богема двадцатых годов расцветала, прежде всего, благодаря притоку талантливых русских людей. В то время за рулем такси или среди официантов мог находиться обедневший князь. Бежавшие из России аристократы были желанной домашней прислугой, потому что благодаря многолетнему опыту прекрасно знали, как и что надо делать. Многие русские эмигранты-беженцы попали из волшебной страны, где имели высокое положение, на Запад без гроша в кармане и лишь здесь узнали настоящую жизнь. Так, один мой родственник, с которым я познакомился еще в детстве, стал слугой в Париже и, по собственному признанию, начал жить куда веселее, чем в Петербурге.
Упомянутый выше Владимир Набоков, сын петербургского аристократа, во время пребывания в Берлине был вынужден работать в ванной, потому что только там мог устроиться удобно. И хотя в те дни он не знал, когда ему в следующий раз придется поесть горячей пищи, в его стихах, рассказах, романах присутствует неудержимое чувство счастья. «Блуждая по улицам, по площадям, по набережным вдоль канала, — рассеянно чувствуя губы сырости сквозь дырявые подошвы, — я с гордостью несу свое необъяснимое счастье»[6]. Набоков даже собирался составить практическое руководство под названием «Как быть Счастливым»[7].
Получив гонорар за «Лолиту», писатель посетовал что успех заставил себя долго ждать, но добавил, что не обращал внимания на материальные тяготы во время нужды. Уже в своих ранних произведениях Набоков презрительно отзывался о тех русских эмигрантах, которые оплакивали потерянное состояние.
Такие, конечно, были. Однако большинство бежавших аристократов приняли утрату имущества с таким достоинством, что стали вечным примером для потомков. Великая княгиня Ксения, сестра царя Николая II, жила в Виндзорском парке, в небольшом домике, предоставленном ей кузеном Георгом, королем, и королевой Марией. Великую княгиню находили скромной и непритязательной. Говорили, будто она даже запретила слугам целовать ей руку, как то было принято в России. Порой королева приглашала ее на чай и однажды показала великой княгине недавно купленную шкатулку Фаберже, спросив, не знает ли та, что означает инициал «К». Княгиня, разумеется, знала: ее муж подарил ей эту шкатулку в честь рождения их первого сына. В латинском написании ее имя начиналось с «X», а в русском — именно с «К». Тем не менее она ответила, что, вероятно, за «К» скрывается некий «Кристоф», и никак не выдала своей тайны. Ведь иначе королева попала бы в неловкое положение и непременно вернула бы великой княгине ее вещь. А ставить королеву в неловкое положение… это ли не верх бестактности?
Моей бабушкой по материнской линии была княгиня Майя Голицына. Ее сестры прекрасно знали великую княгиню и нисколько не уступали ей в умении мириться с утратой. Выросли сестры неподалеку от Санкт-Петербурга, в усадьбе Марьино, построенной в XIX веке их прабабкой Софьей Строгановой. Зимой Голицыны переезжали в Новгород. Во время их отсутствия за домом следил старый слуга, вся работа которого состояла лишь в том, чтобы отапливать его. Управляющий имением из года в год предупреждал моего прадеда Павла Голицына, что старик становится все забывчивей и ему нельзя доверять. Но прадед настолько привык к слуге, что не решался обидеть того увольнением. Разумеется, однажды дом сгорел: дымоход засорился и искры, вылетавшие из камина, вызвали пожар. Прадеду не оставалось ничего другого, как отстроить усадьбу заново.
7
Составлением этого руководства хотел заняться не Набоков, а Годунов-Чердынцев, главный герой «Дара».