Но потом он подумал, что собаки — это еще наименьшее зло. Как влиться в эту блестящую толпу знатных господ и дам и вручить Принцессе подарок? Или хотя бы разыскать ее? Продвигаясь несмелыми шагами вперед, он разглядывал изысканные туалеты с пряжками и застежками, пуговицами и эполетами, золотые и серебряные эфесы. Бросил взгляд на свои коричневые ботинки из пупырчатой кожи, на грубые белые носки и мешковатые черные штаны, потом на жилетку, ерзавшую, как седло, на его округлом животе. На ней было всего три пуговицы — две серые и одна синяя. А на пиджаке — ни одной. Он стоял и смотрел, крепко прижимая локтем шкатулку, воображая, каким дураком будет выглядеть в глазах Принцессы и ее родовитых друзей: не подвластная гребню, лохматая, с проседью шевелюра, лицо в синих и красных прожилках, опущенные плечи, сутулая спина — это ли не наглядный пример того, что может сделать с человеком беспорядочная, распутная жизнь? «Пожалуй, лучше мне уйти домой, — подумал Влемк. — Увижу ее в другой раз, когда она не будет занята».
Портрет, обернутый лоскутом черного бархата, пропищал:
— Что случилось? Почему мы остановились?
Влемк вынул шкатулку из-под мышки и, держа ее перед собой, приподнял угол покрывала тыльной стороной ладони, как это делает официант, снимающий с подноса салфетку.
Портрет некоторое время смотрел, вытаращив от изумления глаза, потом сказал своим тоненьким и совсем уж еле слышным голоском:
— У Принцессы, должно быть, гости.
Если Влемк надеялся, что портрет поможет ему, то его ждало разочарование. И ничего удивительного. Пусть он похож лицом на Принцессу, пусть у него такой же разум и душевный склад, но ведь до этой прогулки его рисованные голубые глаза ничего, кроме мастерской живописца, не видели.
— Что же нам делать? — спросил портрет.
Пока Влемк стоял и раздумывал, ответ пришел сам собою. Задрожала под ногами земля, из темной рощи донесся нарастающий гул, похожий на раскаты грома. Минуту спустя ко дворцу подскакали, сопровождаемые сворой борзых, шесть или семь всадников — молодых именитых господ и дам в пелеринах и шляпах, возвращавшихся с верховой прогулки. Не доезжая до того места, где гости распивали шампанское, всадники осадили лошадей, и лошади, послушные, как овчарки, перешли на рысь; не успела первая из них остановиться, как собаки, увидев Влемка, с неистовым лаем стремительно, по-оленьи, кинулись к нему. В тот же миг ему на выручку — так, по крайней мере, думал Влемк — поскакали всадники.
Борзые мчались, прорезая своими узкими, как лезвие, телами вечернюю мглу, с поразительной скоростью и целеустремленностью, но всадники не отставали, приказывая что-то собакам; попутно они давали Влемку какие-то советы, да только он ничего не мог разобрать. В последнюю минуту один из всадников, подоспев раньше, отогнал собак. Это был рослый молодой человек с усиками и в черной, как ночь, пелерине на белой подкладке; полы пелерины, небрежно откинутые за спину, напоминали крылья. Он что-то крикнул — Влемк не понял что, — потом крикнул снова. Подъехали и остальные, их лошади беспокойно топтались вокруг Влемка, и среди всадников Влемк увидел Принцессу. Ему вдруг стало не по себе от душного июньского зноя. Принцесса выглядела совсем не так, как прежде, и даже волнение от только что пережитого испуга не помешало Влемку с первого взгляда отметить произошедшие в ней перемены: следы косметики, новую прическу, высокие подложенные плечики, поразительную бледность рано увядшего лица, впалые щеки. «Постится?»— спросил себя Влемк и стал вспоминать, какой близится церковный праздник. Двое ее друзей спешились и начали усмирять собак. Рослый молодой человек с усиками нагнулся с седла и громко спросил:
— Кто вы такой? Что вам здесь нужно?
Влемк взглянул на Принцессу, ожидая от нее поддержки, но она молчала, смотрела отчужденно, почти враждебно. Ее лошадь вставала на дыбы и горячилась, норовя ускакать прочь, сама же Принцесса то и дело оглядывалась на гостей, распивавших у парадного подъезда шампанское; теперь они двигались толпой ей навстречу — узнать, что происходит. Деваться было некуда, и Влемк полез в карман, достал записку, развернул ее дрожащими руками и вручил молодому человеку. Тот поднес записку к глазам, но при свете луны читать было трудно. Усмехнувшись, он повернул своего коня и подъехал к Принцессе.
— Это вам, — сказал он.
— Что там написано? — спросила Принцесса, не желая брать записку.
— Уж не полагаете ли вы, что я читаю адресованные вам письма? — спросил он, развязно улыбаясь, точно был ее возлюбленным, и нетерпеливым движением руки показал, что письмо надо взять. Влемк мрачно опустил голову, ему стало как-то не по себе — будто Принцесса была его давняя знакомая по иной жизни, и вот теперь, встретив ее снова, он обнаружил, что оба они стали совсем другими. Взгляд его случайно упал на шкатулку: портрет смотрел на Принцессу и на усатого молодого человека с резким, почти злобным осуждением.