— Нет, ничего, — ответила Принцесса и приложила кончики пальцев ко лбу.
— Не лучше ли нам вернуться во дворец? — предложил Принц и сердито взглянул через плечо на небо, словно всему виною — слишком яркий солнечный свет.
— Пожалуй, да, — согласилась Принцесса.
У двери ее комнаты они расстались, слегка пожав друг другу руки. Принцесса обещала снова выйти, как только немного отдохнет. Закрыв за собой дверь, она тотчас легла в постель и приложила ладонь ко лбу.
Портрету хотелось поболтать.
— Ну как, весело провела время? — спросил он насмешливым старушечьим голосом.
Принцесса в ярости подскочила на кровати.
— Не надо одеяла! Не надо одеяла! — закричал портрет. В последнее время у Принцессы вошло в привычку прикрывать шкатулку желтым стеганым одеялом, чтобы таким способом заставить ее замолчать. — Я буду вести себя хорошо! Обещаю!
Принцесса снова прилегла и закрыла глаза, но не успокоилась, ожидая, что шкатулка не прекратит болтовни.
— Он говорил тебе сальности?
Принцесса издала тихий стон.
— Я вовсе не хочу быть назойливой, — поспешно сказала шкатулка, помня об одеяле. — Что бы тебе ни говорили твои кавалеры, меня это не касается. Тому, кто на самом деле не существует, жизнь не так уж интересна. Понимаешь, что я имею в виду? Тебе никогда не приходило в голову, что у меня нет ничего, кроме головы? Я не могу даже погладить свои…
— Замолчи! — простонала Принцесса и снова встала. — Где ты набралась этих вульгарных, непристойных, отвратительных… — Она не договорила, закрыла лицо руками, скрючившись, точно от боли. — Почему ты меня ненавидишь?
Чего ты от меня хочешь?
— Да я, собственно, не ненавижу тебя, — возразила картина и умолкла, погруженная в свои мысли.
Обе долго молчали. Наконец Принцесса сказала:
— Ты мне как-то говорила, что Влемк-живописец писал и другие мои портреты.
Картина ответила не сразу. Потом каким-то странным спокойным тоном вымолвила:
— Да…
— И какие они? — спросила Принцесса.
— Тебе их надо самой посмотреть, — ответила картина. Ее по-прежнему спокойный, сдержанный тон мог означать что угодно.
— Так я, пожалуй, и сделаю, — задумчиво сказала Принцесса и бессильно опустила руки на колени, обратив невидящий взор на дальнюю стену комнаты. Потом сказала — Я слышала, что Влемк-живописец очень беден. Может, мне пойти к нему со своими друзьями, они могут хорошо заплатить ему, если им что-нибудь понравится.
Картина промолчала.
— Это не как подаяние, — объяснила Принцесса. — Я просто думала…
Картина сказала:
— Мне жаль, что я огорчаю тебя. Я понимаю, ведь ты на меня сердишься. Сознаюсь, я думала только о себе. Вот если бы мы, особенно я, еще постарались… Я хочу сказать…
Принцесса нахмурилась:
— Ты просто не хочешь, чтобы я посмотрела другие шкатулки.
— Не в этом дело! — воскликнула картина.
Но Принцессу нельзя было обмануть — слишком хорошо она знала собственный голос.
— Значит, решено! — сказала Принцесса. Она быстро встала, подошла к двери, подозвала лакея и велела сказать кучеру, чтобы он запрягал. Принц стоял в зале, заложив руки за спину, и разглядывал портреты титулованных особ. Увидев, что Принцесса разговаривает с лакеем, он подошел к ней.
— Вам теперь лучше? — спросил он.
— Принц! — На ее лице играла притворная улыбка. — Есть одно дело, в котором я надеюсь на вашу помощь.
— Все, что прикажете, моя радость, — ответил Принц, глядя куда-то поверх ее головы. Ее улыбка немного его встревожила.
— Мы должны как-то помочь Влемку-живописцу, — сказала она. — Может быть, это один из самых выдающихся художников во всем Королевстве, а живет он в крайней нищете.
И она изложила ему свой план.
7
По кабаку прокатился шепот, потом хозяйка нагнулась к Влемку и что-то невнятно забормотала. Он не совсем ее расслышал, но, обернувшись, и сам увидел вошедшего: это был кучер Принцессы во всем убранстве, включая блестевшие, как оникс, сапоги.
От обильного возлияния Влемк соображал плохо, поэтому обратил свой взгляд на друзей, надеясь по их лицам угадать, чего от него хотят. Но поэт спал, закатив глаза, а будущий убийца тупо, словно в забытьи, глядел прямо перед собой.
— Это к тебе, — объяснил бывший скрипач, показывая длинным пальцем на кучера.
Влемк взглянул на кабатчицу. Та кивнула.
Медленно, неловкими движениями он поискал под столом ботинки — приходилось снимать их, потому что от них болели ноги, — и, обувшись, с трудом поднялся со своего стула. Кабатчица взяла его под руку и, прошептав: «Не бойся! По-моему, это к добру!»— подвела его к кучеру, по отчужденному, холодному взгляду которого было видно, что все вокруг ему противно — и эти пьяные физиономии с разинутыми ртами, в бородавках и шрамах, и запах винного перегара, блевотины, табака, и кот кабатчицы, что развалился у стойки и, тараща глаза, ждал, чтобы кто-нибудь бросил ему кусочек съестного. Когда Влемк вплотную подошел к кучеру, тот изобразил на лице улыбку и отвесил почти подобострастный, но принужденный, полный холодной сдержанности поклон.