Влемк нахмурился, показывая, что не согласен или, по крайней мере, не считает, что пострадал за какие-то грехи; наоборот, он убежден, что это — дело слепого случая.
— Сама материя греховна, — сказал монах. — Горький это урок, дитя мое. — Протянув костлявую руку, он похлопал Влемка по стопе. — Влемк возмущенно поджал ногу. Монах закрыл глаза и снова ласково улыбнулся. — Знаю, знаю, ты мне не веришь. Никто не верит. И тем не менее это так. Я старый человек — по моим зубам видишь, что старый, стою на краю могилы, — так что сказки придумывать мне ни к чему. Но ты поверь слову христианина и аскета: самым счастливым днем моей жизни был тот, когда я понял, что всякая материя, все земное есть мерзость и тлен.
Влемк в раздражении вздохнул, сорвал травинку и подумал, что он, пожалуй, уже достаточно отдохнул и может продолжать свой путь ко дворцу. Однако ноги у него все еще гудели, а руки настолько ослабли, что с трудом разорвали стебелек травы. «Ладно, посижу еще немного, — решил он и мрачно пошутил — Конечно, от поучений монаха мало радости, но и вреда от них не больше, чем от будущего убийцы, а посему их можно претерпеть».
— Да, да, — закивал монах. — Я ведь понимаю, в чем дело. — Он показал на Королеву, по-прежнему в мертвенной неподвижности лежавшую на траве. До этого момента он старательно — или так показалось Влемку — избегал смотреть в ее сторону. — Вот хоть та красивая дама. Тело имеет свою привлекательность, но оно — искушение дьявола и обман. Поверь моему слову. Все преходяще. К этому и сводится великая истина на нашей грешной земле. — Старик почему-то робко взглянул на Влемка. — Все это имеет значение лишь символов. Знаков того, что могло бы быть. Вот, например, эта травинка. — Он показал на стебелек тимофеевки, который держал в зубах. — В ней все соки давно уже высохли. Потому-то я и жую ее.
Пока монах говорил, в траве зажужжала пчела, она почему-то не взлетала, а с трудом пробиралась между стебельками; достигнув, наконец, лодыжки монаха, она двинулась дальше, не переставая жужжать и трепеща крылышками, точно грешная душа в адском огне, затем вскарабкалась вверх по ступне и, закончив свой путь между первым и вторым пальцами, постепенно затихла. Влемк осторожно, чтобы не встревожить насекомое, нагнулся и показал монаху на пчелу, полагая, что тот ничего не почувствовал.
— Пусть отдыхает, — сказал монах. — У нее свои беды. — Он печально покачал головой. — Малая тварь в чудовищном капкане материального мира. Может, она смертельно больна; ведь рано или поздно это неизбежно случится. В ее маленьком тельце сосредоточена вся боль мира. — Он указал на пчелу.
«А если она ужалит?»— жестами спросил Влемк.
Монах едва заметно пожал плечами:
— Пускай жалит. Только, по-моему, не тронет она меня. Но если и тронет? Кто я такой, чтобы жаловаться? Там, наверху, — он показал на небо, — где мы, ослепленные дневным светом, ничего не видим, взрываются звезды. Видел ли ты когда-нибудь умирающего слона?
Он закатил глаза, потом закрыл их и потряс головой.
Отдохнув, пчела снова задвигала крылышками; видно, оправилась от мучившего ее недуга, потому что поднялась в воздух и, полетав взад и вперед (или так Влемку показалось), с жужжанием направилась к стволу дерева. Там, однако, она не задержалась, а, к ужасу Влемка, полетела дальше, к Королеве. И села на ее нижнюю губу. Влемк вскочил, в несколько прыжков он оказался рядом с Королевой, встал около нее на колени и замахал рукой над ее лицом, сгоняя пчелу. Объятый страхом, потрясенный, бессильный что-либо сделать, он смотрел, как пчела с подчеркнутой, как ему казалось, неторопливостью вонзила в ее красную губу жало и улетела. Королева вдруг раскрыла глаза и, слабо вскрикнув, схватилась рукой за рот.
«О господи!»— беззвучно простонал Влемк.
— Теперь пчела умрет, — сказал монах. — Ты убил ее, или, вернее, она убила себя. — Глаза у него были по-прежнему закрыты. — Вот что делает в этом мире любовь. Ну и пусть. Пускай они дерутся, рвут на части друг друга, пускай умирают, если им так хочется. В конце концов им же будет лучше, поверь мне. Свободная душа, чистый дух! Они опять станут теми, кем были до того, как материя с этим ее развитием по спирали и со всеми случайностями погубила их. — Монах махнул рукой и устало сказал — Знаю, знаю. Ты мне не веришь.
Королева, открыв глаза, озиралась по сторонам, трогала пальцами губы, силилась понять, где она и что с ней случилось.
«Это ничего, — сказал ей жестами Влемк. — Вас пчела укусила».
Она долго смотрела на него, потом закрыла и открыла глаза, потрогала пальцем губу.