Он плюнул. Забылся и плюнул прямо на пол. Затем победно повернулся, подошел к кастрюле и, держа щипцы двумя руками, вынул из кастрюли собаку. Он стоял, нагнувшись, точно борец, — свирепое лицо, мускулы плеч и рук вздулись. Трудно сказать, был ли он доволен или разочарован. Повернувшись, он протянул тушку к нам, с нее капала розовая вода, он держал ее, как жертву, предлагая богам приблизиться к ней.
Мрачный, точно рок, старый Фрэнк Деллапикалло, стоя в дверях, загробным голосом произнес:
— Раз ты его приготовил, ты подашь это блюдо к столу, мистер.
Арнольд обернулся. Собаку он машинально опустил в кастрюлю.
— Что?
— Ты слышал, что я сказал? — проскрипел старый Фрэнк. — Если это твое фирменное блюдо, найди потребителя.
— Не бойся, я сам съем, — сказал Арнольд.
— Не ты, — перебил Фрэнк. — Клиенты. Иначе, — он резко махнул палкой за спину, — вон!
Теперь Джо вышел на свет, скрестил руки, на фоне черного жилета резко выделялись его белые рукава. Он ухмылялся. Осудить его было трудно, хотя он в какой-то мере был и другом Арнольда. На полу все еще виднелись пятна крови, но их было уже меньше. Эллис слегка подтер пол, но все же пятна оставались. Протянув руки, Анджелина рванулась к деду.
— Дедушка, — захныкала она.
— Замолчи, — оборвал ее Фрэнк, словно Анджелина была трехлетним ребенком или собакой. — Он знает наш уговор.
Точно в положенное по рецепту время Арнольд вынул из кастрюли собаку и уложил ее на противень, где Эллис уже разложил приправу и фрукты, подсунул ноги с отрубленными лапами под тушку, оставив снаружи кончик хвоста с кисточкой волос, и понес блюдо к плите. Пока Арнольд устанавливал противень в духовку, Эллис придерживал открытую дверцу.
Мы стояли тут же, не шелохнувшись. Арнольд налил себе виски.
— Ну, что ж, — сказал он, кося маленькими свинячьими глазками и вытирая руки о фартук, — мне это наука.
Он не развил свою мысль. Часы, висевшие над стойкой бара, показывали три часа ночи.
И в этот миг с черного хода в дверь кухни постучали. Мы все так и подскочили, потом Бенни подошел к двери и, выглянув предварительно в щелку, распахнул ее. На пороге стояли дочери Арнольда, боязливо улыбаясь, лица у всех трех были цвета старой золы. Старшей — уже восемнадцать, хотя ей было трудно дать больше четырнадцати-пятнадцати. Младшей — десять. Я немножко знал ее, моя сестра Шеннон училась с ней в одном классе. Все три стояли, точно сиротки — в маленьких, как у Арнольда, очках, в застиранных, перешитых платьицах, — но если они и выглядели так жалко, то, пожалуй, больше всего потому, что явились в такой неурочный час и в глубине души тревожились, не случилось ли чего с отцом, — вдруг он застрелился? Они вошли бочком, точно беженки, молча глядя на Арнольда, смиренные, доброжелательнокроткие, втайне надеясь, что их не будут ругать. Я снова почувствовал в комнате густой запах крови. Арнольд уставился на дочек, молча, явно стараясь взять себя в руки. Наконец, решительно кивнув, он позволил им улыбнуться и ответить ему поклоном — они поклонились и всем нам тоже, затем смущенно прижались к стене.
Арнольд пошел собирать посуду, перенося ножи, сковородки, кастрюли в мойку, на ходу выбрасывая отходы. Анджелина придвинулась поближе к деду, вероятно, чтобы девочки не могли ее слышать.
— Как же ты можешь его уволить, дедусь? — спросила она. — Ведь он сделал нас знаменитыми.
Ей было хорошо известно, почему Фрэнк может его уволить. Он оскорбил Джо; он заставил нас украсть собаку; он был сумасшедший.
Но старик слишком устал, и ему не хватило терпения, чтобы подбирать аргументы:
— У нас с ним уговор.
Мы стояли и ждали. Странный, таинственный запах наполнял кухню. Тони Петрилло взял в баре бутылку вина, принес ее на кухню, открыл. Неловко, проливая вино, он налил стакан и протянул его Арнольду — тот стоял, облокотись на стойку, скрестив ноги, под глазами огромные мешки. Арнольд машинально принял стакан, хотя в другой руке он держал виски. Тони налил другой стакан и протянул его Анджелине, затем мне, Бенни, Ленни, каждой из девочек. Когда он подошел со стаканом к старому Фрэнку, старик с отвращением его оттолкнул. Джо Тони вина не предложил.