Значит, как о готических (собор Парижской Богоматери - это уже ранняя готика), так и о романских, хотя лишь первые восхитили Гюго. В разные эпохи те и другие воплотили идеал красоты, всю сложность и многогранность мироощущения создавших их великих народов. Да, именно народов, а не теократических олигархий.
Нет сомнения, воинствующий католицизм утверждал всеми средствами свое господство. «Европейский мир, - пишет Энгельс, - фактически лишенный внутреннего единства, был объединен христианством против общего внешнего врага - сарацин… Владея в каждой стране приблизительно третьей частью всех земель, церковь обладала внутри феодальной организации огромным могуществом… своей феодальной организацией церковь давала религиозное освещение светскому государственному строю, основанному на феодальных началах. Духовенство было к тому же единственным образованным классом. Отсюда само собой вытекало, что церковная догма являлась исходным пунктом и основой всякого мышления» [1].
[1 Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч. Изд. 2-е, т. 21, с. 495.]
Каково же было при такой гегемонии церкви положение простого люда, призванного в слепом восприятии догмы обрести надежду на спасение в «загробном мире»?
Энгельс пишет:
«Все, что не входит в феодальную иерархию, так сказать, не существует; вся масса крестьян, народа, даже не упоминается в феодальном праве» [2].
[2 Энгельс Ф. О Франции в эпоху феодализма. - Архив Маркса и Энгельса, т. X. М., 1948, с. 280.]
Г. В. Плеханов очень ярко обрисовал сам характер и отношение к народу тогдашней правящей верхушки, состоявшей из крупных феодалов:
«Можно сказать, что война была их ремеслом, их единственным занятием. Все остальные рода деятельности они считали низкими и недостойными их звания. И вот, это-то богатое, праздное, воинственное и независимое - феодальное, как его называют, - дворянство выработало свой особый род поэзии, способный увлекать только его, а не другие классы общества. Один из таких владетелей, когда-то знаменитый' своим задором и своими песнями, говорит в одной из этих песен, что человек только и ценится по числу полученных и нанесенных им ударов (конечно, мечом, а не кулаком). „Мне нравится, - говорит он далее в той же песне, - когда люди и стада разбегаются перед скачущими воинами… еда, питье, сон - ничто так не манит меня, как вид убитых, в которых торчит пронзившее их насквозь оружие". Вы понимаете, читатели, что такого рода поэзия, такие песни могли восхищать только господ-дворян и едва ли нравились их крестьянам, тем самым „людям", которым приходилось „убегать перед скачущими воинами". Эти „люди" имели свои песни, свои сказки и предания, не возбуждающие ничего, кроме презрения в высшем классе общества…»
Феодал, «когда-то знаменитый своим задором и своими песнями», это Бертран де Брон, один из самых видных провансальских поэтов XII в., так называемых трубадуров.
Вот образчик его поэзии, с непревзойденной откровенностью воспевающей не только радость кровопролития, но и рожденную животным страхом ненависть к крепостным крестьянам (вилланам):
Мужики, что злы и грубы,
На дворянство точат зубы,
Только нищие мне любы!
Любо видеть мне народ
Голодающим, раздетым,
Страждущим, необогретым!
Пусть мне милая солжет,
Ежели солгал я в этом…
Ведь виллан, коль укрепится,
Коль в достатке утвердится,
В злости равных не найдет,
Все разрушить он стремится.
Значит, крестьяне, вовсе не упоминавшиеся в феодальном праве, являлись для феодалов не только основой их благополучия, но и постоянной угрозой. Ведь вот что писал в послании к Реймскому архиепископу современник Бертрана де Брона аббат Этьен:
«На свете есть три крикливые вещи и четвертая, неспособная легко успокоиться, - коммуна завладевших властью мужиков, сборище спорящих женщин, стадо громко хрюкающих свиней и расходящиеся во мнениях члены капитула… Мы боремся с первою, смеемся над второю, презираем третью и терпим четвертую. Но, да избавит нас господь от первой…»
Вернемся к трубадурам.
Пафос беспощадного феодала, каким был Бертран де Брон, все же не определяет совокупности поэтического творчества трубадуров. Среди них встречались и представители мелкого рыцарства, воспевавшие вассальное служение даме сердца даже в ущерб религиозным обязанностям. Так, один из них заявлял, что благосклонный взгляд его дамы доставляет ему больше ' радости, чем забота четырехсот ангелов, «пекущихся о его спасении». Антицерковная и антифеодальная сатира проявлялась в творчестве трубадуров, в чьей среде были и простолюдины. Так что провансальская поэзия тех времен в целом выражает мироощущение опять-таки достаточно сложное и многогранное.