Согласно традиционной биографии, пророк Мухаммад начал свою деятельность в Мекке как вождь оппозиции, и некоторое время вел борьбу против укоренившейся среди его народа и в его родном городе власти. Когда его положение противника правящей верхушки стало невыносимым, он перебрался в другой город, Медину, чем ознаменовалось наступление новой эры. Там он сформировал правительство и собрал армию, и, в конце концов вернувшись, силой сверг и упразднил прежний порядок. В этом, как и во всем остальном, Пророк считается образцом поведения.
В Коране (33:21; ср. 60:4, 6) Пророк описывается как усва хасана, что можно перевести на язык современной социологии как «образец для подражания». Его последовательные сопротивление, переселение и возвращение стали парадигмой исламских движений, стремившихся бросить вызов существующему порядку и построить на его месте новый. Так, Аббасиды отправились на восток, в Хорасан, а затем вернулись в центр и основали халифат в Багдаде; Фатимиды отправились на запад в Ифрикию, в Северную Африку, и оттуда вернулись в центр и основали халифат в Каире; и, разумеется, аятолла Хомейни, который обрел свой Хорасан или Ифрикию в Нофль-ле-Шато и вернулся в Кум. Многие пытались совершить тот же гамбит; некоторым это удалось, большинству нет.
Радикальная традиция, начало которой положил Пророк в Мекке, продолжилась при его преемниках, халифах, вместе с исламскими завоеваниями, известными в мусульманской историографии под названием футух, дословно «открытия». Дело в том, что ранние исламские авторы видели в них не просто завоевания в пошлом смысле территориальных приобретений, но свержение режимов и властей, исчерпавших свою легитимность, «открытие» их народов новому откровению и новому управлению. Подобное употребление глагола фатаха, «открывать», составляет явную параллель употреблению в середине XX века глагола «освобождать», которым он в современных арабских произведениях часто и заменяется. Понятие старого порядка, сменяемого новым, красочно выражено в зачине ультиматума, который, как гласит традиция, арабо-мусульманский военачальник Халид ибн ал-Валид послал персидским князьям: «Хвала Богу, который уничтожил ваш порядок, нарушил ваши злодейские планы и расколол ваше единство»[132].
В исламском обществе, как и во всех прочих, перед победителями вставала вечная проблема всех добившихся успеха революционеров: как оправдать захват власти и свержение предшественников, заранее не оправдывая тем самым всех тех, кто захочет сыграть ту же шутку с ними. Для Пророка и его современников все было ясно: божественная санкция в форме откровения оправдывала свержение языческой мекканской верхушки и защиту власти Пророка от всех тех, кто мог на нее покуситься. Для поколения футух вопросов тоже почти не возникало: все решало обладание божественной верой и божественным законом. Целью была замена неверия, которое как таковое не могло быть легитимным, исламом, исключительно посредством которого Бог и вручал законную власть. Эта мысль, кстати, связана с доктриной фитры, согласно которой все люди рождаются мусульманами, но некоторых из них родители делают иудеями, христианами или язычниками.
Проблема легитимности становилась куда более сложной, если нужно было бросить вызов не христианскому, не языческому, а мусульманскому режиму или правителю. С основанием халифата и созданием обширной мусульманской ойкумены, простирающейся от Атлантики до Индии и Китая, вопрос обычно вставал именно в такой форме. Для ответа на него исламское учение и священная история создали две различных и частично противоречащих друг другу традиции: квиетистскую и активистскую[133]. Обе они составляют часть первоначального ислама, обе основаны на Коране, подкреплены хадисами и поддерживаются унаследованными от более древних религий Ближнего Востока — региона, ставшего теперь сердцем исламской государственности, общества и культуры, — традициями и почерпнутыми у них принципами.
Квиетистская традиция в классическом виде основывается на кораническом тексте (4:59): «Повинуйтесь Богу, повинуйтесь Пророку и обладателям власти среди вас» и подробно документирована в традиционной литературе и правоведении. Согласно этому учению, повиновение даже самой невообразимой власти есть религиозный долг и политическая необходимость, а неподчинение — соответственно грех и преступление, за которое постигнет кара в обоих мирах, в этом и потустороннем. Та же мысль выражена в одном из хадисов: «Подчиняйтесь тому, кто имеет власть над вами, даже если он увечный эфиопский раб»[134], где неправдоподобие ситуации подчеркивается сочетанием физических, расовых и социальных условий.
133
Подробные ссылки см. в: В. Lewis,
134
Wensinck,