Владение годордом было ценно еще и потому, что их было конечное число. В 965 году в рамках серии конституционных реформ исландцы на альтинге постановили, что годордов отныне будет ровно 39. Тогда же титул годи был дополнительно предоставлен еще девяти людям («старых» годордов было 36 — в каждой четверти по три округи, в каждой округе по три годи, — но северная четверть из географических соображений потребовала учредить четвертую округу, и дабы устранить неравновесие, номинальную четвертую округу учредили и в трех других четвертях, см. подробнее главу 9) — однако права этих девятерых по большей части ограничивались участием в законодательной деятельности альтинга. Важно также помнить, что число людей, именовавшихся годи, в любой момент времени превышало число годордов, — годордом можно было владеть совместно, и любой, кто владел хотя бы частью годорда, имел право на титул годи.
В источниках упоминаются десятки годи. Не вполне ясно, как именно эти люди накопили нужный для приобретения такого статуса капитал. Впрочем, отсутствие четкого ответа на этот вопрос как раз и позволяет представить себе, каким образом различные элементы средневекового исландского общества функционировали совместно и превращали граждан Исландии в единое «политическое тело». Годи не мог добиться успеха, если не был выдающейся личностью, настоящим лидером, если не умел правильно строить отношения со своими тинговыми, не умел успешно вести тяжбы, особенно на завершающих этапах в судах и на тингах, и, собственно, эти тяжбы выигрывать. И главное — несмотря на уважение, которое завоевывал успешный годи, исландское общество настолько ценило равноправие граждан-землевладельцев, что в результате годи как властный класс действовали так, словно в стране существовала протодемократия.
До самого конца эпохи народовластия годи так и не сумели сосредоточить в своих руках подлинную монополию на принуждение. Даже к XIII веку их сила не превратилась в структуры исполнительной власти. На протяжении всей эпохи народовластия права свободных землевладельцев полагали предел притязаниям годи. В настоящей книге я уделяю особое внимание примату прав обычных землевладельцев-бондов и стратегиям, к которым они прибегали для защиты своих прав. И здесь опять же просматриваются признаки, во-первых, зарождающейся демократии, а во-вторых, тенденции к ограничению развития государственных институтов.
В силу особенностей экономических и юридических процессов, запущенных первопоселенцами, в новой стране оказались институционализованы бартер, публичное осуществление властных полномочий и распря; все это в совокупности препятствовало возникновению монополии на власть. Землевладельцы могли выбирать себе любого из имеющихся годи четверти, и поэтому в Исландии любой свободный землевладелец обладал куда большей свободой самоопределения, чем в обществе, где власть находилась в руках баронов, герцогов и проч. Несколько веков подряд исландцы жили в мирной и стабильной стране, где слыхом не слыхивали о внутренних династических войнах, которые цвели махровым цветом в мелких викингских государствах и более крупных европейских королевствах и империях. В Исландии не было ничего близко похожего на войну, хотя постоянно случались распри различного масштаба, от мелких до средних, и в этих распрях иногда гибли люди.
Распря по-исландски: система управления конфликтами
Чтобы свести потери от участия в распрях к минимуму, исландцы разработали особую форму управления ходом конфликта; точнее сказать, эта форма родилась в обществе естественным путем. Исландская распря — дело не частное, а общественное и как таковое подлежит обсуждению на тингах и в судах. Акцент на публичности распри значительно облегчал достижение мира, независимо от того, мирились стороны в суде или до суда. Исландское общество — в основе своей скандинавское, но существующее посреди Атлантического океана на удаленном острове — принуждено было находить равновесие между воинственной природой культуры, привезенной с континента, и условиями окружающей среды, в которых каждый мог выжить (в самом буквальном смысле, т. е. не умереть с голоду), лишь живя в мире с соседями. Участвуя в распрях, исландцы напоказ вели себя как классические воины эпохи викингов, однако все их угрозы и потрясания мечами лишь в редких случаях перерастали в сражения, да и те вовлекали лишь небольшое число людей. В Исландии «война» в антропологическом смысле — т. е. допустимое и институционализованное в обществе насилие — шла лишь на личном или в крайнем случае на семейном уровне. Даже когда вместе сходились несколько сотен вооруженных людей, жертв могло вообще не быть, а если таковые имелись, то, как правило, единичные. Как можно видеть на примерах кризисных ситуаций, подробно описанных (хотя, возможно, в несколько гиперболизированной манере) в сагах, небольшие группы людей могли набраться решимости убить одного или нескольких врагов; большие же группы вовсе не устраивали кровавую баню, а, напротив, принуждали стороны и друг друга к заключению мира. Как общество исландцы последовательно, на протяжении веков, проявляли поразительное самообладание. Они научились превращать применение силы в ритуал и значительно ограничили возможности и необходимость для ее настоящего применения. Лишь к самому концу эпохи народовластия исландские распри превратились в нечто похожее на войны, но даже в те годы никто никого не резал направо и налево — засвидетельствованы лишь отдельные эпизоды «бесконтрольного» насилия.