Проведенный анализ работ российских историков, обращавшихся к сагам[72], показывает, что далеко не всегда в отечественной исторической науке к сагам относились некритически, слепо доверяя их сообщениям и черпая из них иллюстративный материал для разного рода исторических построений. По работам русских историков рассыпаны отдельные замечания, в совокупности очень точно характеризующие сагу как источник и оценивающие содержащуюся в ней историческую информацию. Однако блестящие частные наблюдения отдельных ученых никогда не были суммированы и осмыслены в целом. Ближе всех к этому подошла Е. А. Рыдзевская, но ей не удалось довести начатую работу до логического завершения[73]. Сведенные воедино замечания русских и советских историков о сагах как источнике по отечественной истории фактически повторяют (и подтверждают лишний раз) основополагающие методические моменты, выработанные для саг как источников по истории Норвегии (ср. выше).
– Необходим учет видового деления саг, ибо характер содержащихся в них сведений связан с типом источника. Простого хронологического приурочения (по хронологии сюжетов) здесь явно недостаточно[74].
– Сагам свойственна литературная обработка бытовавшего в устной традиции текста[75]; в рассказе совершенно очевидны «общие места» (говоря современным языком, «штампы», «стереотипные формулы»), стремление рассказчиков разукрасить свои походы и возвеличить конунга, которому посвящена сага[76]. Тем самым значение части саги определимо лишь после того, как составлено впечатление о всей ее совокупности[77]. Необходимо изучать все соответствующие саги, вычленяя из них определенные комплексы преданий[78]. Перед исследователем стоит историко-литературная задача: постараться выявить первоисточник, очистив его от позднейших наслоений, от поэзии и баснословия[79].
– Описываемые в сагах события отделяет от момента записи саг значительная временна́я дистанция[80]. Как следствие этого в сагах мы находим отражение общественных отношений времени их записи. Детали тоже не все принадлежат той эпохе, к которой относится содержание саги[81]. Частности, как правило, неверны[82].
– Необходим параллельный анализ письменных памятников и данных археологии[83].
Кроме того, в рассмотренных работах отмечаются еще две особенности, сказывающиеся на характере содержащегося в сагах восточноевропейского материала.
– Это, прежде всего, «односторонняя ориентация интереса», когда «положительные данные» относились только к Скандинавским странам[84].
– И наконец, отсутствие шведских саг[85], при том, что на восток большей частью отправлялись шведские викинги.
Итак, восточноевропейская история в исландских королевских сагах затрагивается лишь походя, в связи с поездками скандинавов на восток[86]. Интересующие нас сведения включаются в общее повествование только в тех случаях, когда есть сюжетная или композиционная необходимость. Известия эти, отрывочные и крайне разрозненные, приходится собирать в сагах по крупицам. Сосредоточенные на создании скандинавской истории и весьма внимательные к географии Скандинавских стран, королевские саги не фиксируют своего внимания на географии соседних земель и нередко приурочивают место действия за пределами Скандинавии к ряду наиболее привычных, трафаретных областей или пунктов. К этому еще добавляется и то обстоятельство, что с Восточной Европой были связаны скорее шведы и датчане, нежели исландцы и норвежцы, о которых большей частью говорится в сагах.
Королевские саги не могут быть правильно поняты в изоляции – как одна от другой, так и от других видов саг и прочих разновидностей древнескандинавских письменных памятников[87]. Каждый отдельный фрагмент находит свое место и осмысляется исключительно в более широком контексте, каковым может служить полная выборка материала, скажем, по тематическому признаку. Только анализ совокупности сведений позволяет обнаружить тот факт, что многие единичные сообщения построены в соответствии с этикетными требованиями. Ведь, как и большинство традиционных жанров средневековой словесности, саги характеризуются иерархией стереотипов, которыми пронизано всё – от мировосприятия до языка. Именно с учетом мировоззренческого уровня объясняются конкретные ситуации и вычленяются языковые клише, используемые для их описания. Выявляя в сагах стереотипные формулы, можно обнаружить их историческую основу («рациональное зерно») как за фактом их существования, так и за отклонениями от стереотипной схемы. Обнаружение такого рода формул является важным условием работы историка с сагами[88].
72
Подробно об изучении в России королевских саг как исторического источника см.: Джаксон 1991. С. 51–66. Мною в этой работе не были рассмотрены труды западных историков, обращавшихся к сагам как к источнику по русской (и шире – восточноевропейской) истории, таких как С. Кросс (Cross 1929), Б. Нерман (Nerman 1929), А. Стендер-Петерсен (Stender-Petersen 1953), К. Сельнес (Seines 1962, 1965), X. Р. Эллис Дэвидсон (Ellis Davidson 1976), X. Бирнбаум (Birnbaum 1981а), О. Прицак (Pritsak 1981), Э. Мюле (Mtihle 1991) и др.
73
Посмертную публикацию архивных материалов этой исследовательницы, погибшей во время Ленинградской блокады, см.: Рыдзевская 1978.