(перевод Ольги Маркеловой)
Работница-сквернословка
(Blótsöm stúlka, SS III. 192–193)
Один бонд-рыбак как-то раз шёл и увидел, как корабль из тюленьих шкур вплывает в потаённую бухту, к которой нет дороги, причаливает там, и команда сходит на берег. Бонд видит: это всё рождественники: дородные, жирные. Они уносят свой корабль на гору и прячут его там. А потом они принимаются болтать. Тут он заметил: самый толстый собирается к нему на хутор; он разливается соловьём, что, мол, постой у него, как всегда, обещает быть недурным. Бонд думает про себя: хорошо бы сыграть шутку с этим весельчаком и посмотреть, что он запоёт следующей зимой. Он пошёл домой, как ни в чём не бывало. А у него была работника — жуткая сквернословка; и бонд смекнул, что рождественник в основном питается её руганью. Он затевает с этой работницей разговор и обещает подарить зелёной материи на платье, если она весь рождественский пост не будет ругаться. «Запомни: ни одного дурного слова!» Девушка не надеялась, что сможет продержаться, но обещала попробовать. И вот, рождество уже близко, а она не сквернословит. А бонд проследил, чтобы и остальные не ругались.
А под рождество та девушка пошла задавать корм коровам — она была скотницей — и надо ж так случиться, что одна корова совсем перестала её слушаться. Тут девушка позабыла о своём обещании и говорит: «Ну и что эта чёртова корова задурила?!» А потом ей послышался сдавленный радостный смешок, она спохватилась и принялась молить бога о помощи.
В ночь на седьмое января бонд пошёл туда, куда причаливали рождественники. И вот он видит: они вновь собираются вместе. Выглядят они по-разному: одни толстые и очень радостные, другие — грустные и тощие, а третьи — средние, смотря по тому, каково им жилось на хуторах. А самым тощим и самым грустным был рождественник самого этого бонда. Товарищи спрашивают, отчего он такой тощий. А тот рождественник повесил голову и отвечает: «А каким же мне ещё быть, если за весь пост мне перепало только одно чертыхание, да и то у меня забрали, помолясь богу?» Но его товарищей эта скорбная речь не проняла. Они решили, что такой тощий спутник — это позор, и растерзали его. Потом они отнесли свой корабль на берег, столкнули в воду и отплыли в море. Вскоре бонд потерял их из виду.
(перевод Ольги Маркеловой)
Сквернослов
(Orðhákur, SS III. 193–194)
Одна хозяйка во время рождественского поста кроила у себя в бадстове кожаные башмаки. Тут она услышала, как из-под потолка раздалось:
Та женщина взяла худую овчинку, обрезала с неё клочья кожи и закинула наверх. Больше тех обрезков не видели. Тогда все решили, что их у неё попросил рождественник.
Её муж, слывший отпетым сквернословом, однажды в начале рождественского поста вышел на своей лодке в одиночку в море. Тут началась метель и пошли волны, такие высокие, что могли вот-вот захлестнуть кораблик, а темнота такая, что берега было не видать. Тут бонд подумал, что ему пришёл конец, потому что бороться с волнами больше не мог. И вдруг он видит: к нему подходит на вёслах лодка, в лодке много народу, а один (он решил, что это предводитель) сидит на корме. Тот кидает бонду канат и велит закрепить его, если он хочет плыть с ними к берегу. Бонд поблагодарил его за приглашение. Они погребли к берегу, да так быстро, словно неслись на всех парусах при попутном ветре. Причалив, они немедленно берут лодку и, как ему показалось в темноте, несут её далеко-далеко от моря. Затем предводитель берёт его за руку и будто бы переводит через крутую гору на равнину. Тут он расстался с бондом и пропал, ведь тогда небо как раз чуть-чуть прояснилось, так что бонд узнал местность и без приключений добрался до дому. Потом он рассказал, что с ним случилось, и рассудил, что эти существа были без сомнения рождественники.
А когда тот бонд пошёл проверить свою лодку, он обнаружил её высоко на вершине горы, тщательно убранную.
(«Старинное предание»)
(перевод Ольги Маркеловой)
Пастушка
(Smalastúlkan, SS III. 194)
При въезде в одну высокогорную долину в Муласисле одно время было пастбище и овчарни, а до хуторов там было далеко. У пастухов было заведено зимой, когда дни короткие, жить там, и в одной овчарке была устроена каморка, где пастухи ночевали и держали всё необходимое. Однажды вышло так, что мужчин, которые могли бы приглядеть за овцами, не оказалось, и на пастбище осталась одна девушка. Она собиралась пробыть там до рождества, а в рождество выпустить овец из овчарни и отправиться домой. В сочельник она до заката загнала овец, пошла к себе в каморку и стала мастерить себе обувку.