Завеса облаков, висящая в западной части горизонта, начала рваться, и клочья их летели по небу. Она казалась бесконечной, эта темная завеса, ветер простирал и растягивал ее в светло-желтом небе, отчего оно приобретало свинцовость и глубину.
Усиливающееся дыхание ветра будоражило все вокруг.
Крейсер направился к исландским бухтам; рыбачьи суда остались одни в угрожающе-растревоженном море. Следовало быстро принять необходимые в ненастье меры предосторожности. Корабли стремительно отдалялись друг от друга и вскоре совсем исчезли из виду.
А волны с барашками собирались вместе, цеплялись одна за другую, становясь все выше. Впадины между ними углублялись.
За какие-то часы все изменилось, на смену прежнему спокойному безмолвию пришел рев моря, люди глохли от шума. На глазах происшедшая перемена… Для чего все это нужно? Что за тайная слепая сила разрушения?
Облака с запада уже не рвались; торопливые, стремительные, они надвигались, заволакивая небо. Между ними оставалось лишь несколько желтых просветов, в которые солнце посылало последние пучки своих лучей. На воде, теперь зеленоватой, появлялось все больше белых, пенных борозд.
В полдень «Мария» окончательно приготовилась к ненастью; с задраенными люками, с частично убранными парусами, она прыгала на волнах, легкая и маневренная, как бы играя среди начинающегося смятения, как играют морские свиньи,[12] которых бури приводят в состояние веселья. Неся один лишь фок,[13] «Мария», по выражению моряков, «бежала от шторма».
Вверху сделалось совсем темно – замкнутый давящий свод с несколькими еще более темными бесформенными пятнами, похожими на угольные россыпи, казался недвижным, и надо было приглядеться, чтобы понять, что все наоборот: большие серые пелены пребывают в головокружительном движении; занавеси мрака, несущиеся неведомо куда, точно сматывались с бесконечного рулона…
«Мария» бежала от шторма, бежала все быстрее и быстрее – и шторм бежал тоже, от чего-то таинственного и жуткого. Ветер, море, «Мария», облака – все было охвачено безумием стремительного однонаправленного бега. Быстрее всех удирал ветер, за ним мчались огромные массы воды, более тяжелые и медлительные, потом «Мария», вовлеченная во всеобщее движение. Волны с их седыми гребнями, сворачивающимися в непрерывном падении, преследовали ее, но она – всегда настигаемая, всегда обгоняемая – все же ускользала благодаря тянущейся за ней кильватерной струе.
В этом беге особенно ощутимой была иллюзия легкости: человек чувствовал, что подпрыгивает без малейшего усилия. «Мария» плавно вздымалась на волнах, словно ее поднимал ветер, а последующий спуск напоминал скольжение, от которого возникало то особенное ощущение в животе, какое бывает, когда нарочно опрокидывают сани или при падении во сне. «Мария» скользила как бы пятясь, бегущая гора высвобождалась из-под нее, чтобы продолжить свой бег, и тогда судно вновь опускалось в одну из громадных и тоже бегущих впадин. Не разбиваясь, кораблик достигал страшного дна в окружении водяных брызг, которые на него даже не попадали, но которые тоже бежали, как и все остальное, бежали вперед и исчезали точно дым…
В этих ложбинах было совсем темно, и после каждой промчавшейся волны моряки глядели назад, наблюдая за приближением следующей; следующая была еще более высокой, совсем зеленой и прозрачной; она торопливо приближалась, яростно изгибаясь, с завитками на гребне, всем своим видом говоря: «Погоди, вот я тебя настигну, вот я тебя проглочу…»
…Но нет, она только поднимет вас, как если бы вы легким движением плеча стряхнули с него перышко, и вы ощущаете, как, пенящаяся и грохочущая, она почти осторожно движется под вами.
Так происходило непрерывно. Но все шло по нарастающей. Валы, все более мощные, катились один за другим. Они двигались длинными, точно горными, цепями, долины которых начинали внушать страх. И безумный этот бег все ускорялся, небо все больше темнело, шум моря усиливался.
Это была самая настоящая буря, и приходилось быть начеку. Но ведь впереди свободное пространство! К тому же «Мария» в этом году вела путину в самой западной части исландских вод, и теперь этот бег на восток лишь приближал возвращение домой.
Янн и Сильвестр стояли у штурвала, привязанные к нему за пояс. Они по-прежнему пели песенку «Жан-Франсуа из Нанта». Опьяненные скоростью и тем, что судно кидало из стороны в сторону, они горланили во всю мочь и смеялись оттого, что не могли расслышать друг друга среди этого грохота; развлечения ради они пели, поворачиваясь лицом против ветра и задыхаясь.
– Ну как, ребятки, не душно вам там, наверху? – спрашивал у них Гермёр, просовывая бородатую физиономию в приоткрытый люк, точно дьявол, готовый выскочить из своей коробки.
О нет! Им не было душно, это уж точно.
Они не испытывали страха, имея полное представление о том, что такое управляемое судно, веря в прочность корабля и в силу своих рук. И еще в заступничество фаянсовой Богоматери, которая за сорок лет плавания в исландских водах столько раз танцевала этот скверный танец, неизменно улыбаясь среди искусственных цветов…
Видимость была плохой: в нескольких сотнях метров все превращалось в нечто ужасное – во вздыбленные бледные гребни. Ты ощущал себя посреди ограниченной, хоть и постоянно меняющейся сцены; все вокруг было окутано водяной дымкой, с необычайной быстротой распространяющейся в виде облака по поверхности моря.
Время от времени, однако, на северо-западе, откуда могла прийти внезапная перемена ветра, немного светлело: косые лучи света исходили от горизонта, это был тянущийся отблеск, высветляющий белые несущиеся гребни; от него небесный свод казался еще более темным. Грустно было смотреть на этот просвет; при виде далеких проблесков еще больше сжималось сердце: они давали ясно понять, что повсюду – до обширного пустынного горизонта и бесконечно дальше – царит все тот же хаос, бушует та же ярость; страх не имел границ, и человек остался с ним один на один!
Оглушительный вопль издавала стихия; он звучал словно прелюдия к Апокалипсису,[14] словно предвестник конца света. В вопле этом сливалось множество голосов: вверху – огромной силы свистящие и низкие; они казались почти далекими; это был ветер – великая душа хаоса, невидимая, всем управляющая сила. Были и другие звуки, более близкие, более материальные, грозящие разрушением: их издавала бушующая вода, шипящая, словно на раскаленных углях…
Все шло по нарастающей.
Несмотря на стремительный бег судна, море стало его накрывать, «пожирать», как говорили моряки: сперва брызги хлестали сзади, потом с неистовой силой стали обрушиваться волны. Они делались все выше, достигали неимоверной высоты и все же одна за другой рвались в большие зеленоватые клочья, а ветер разбрасывал всюду эту воду. Она тяжелыми массами с хлопанием обрушивалась на палубу, и тогда «Мария» вся дрожала, будто от боли. Теперь уже ничего невозможно было различить из-за белой пены; когда ветер завывал сильнее, ее клубы, словно клубы дорожной пыли летом, становились гуще. Начавшийся сильный дождь тоже лил косо, почти горизонтально, и все это вместе ранило, свистело, хлестало, точно узким ремнем.
14
Апокалипсис – заключительная часть Нового Завета (и всей Библии), содержащая пророчества о конце света.