— Ну, какие новости, со щитом или на щите?
Исмаил, мрачный, развалился на стуле:
— Даже к погрузке навоза не допустили, какое там на щите и со щитом!
Услышав их голоса, длинный Байрам открыл глаза. Сначала посмотрел на своих овец на пустыре, потом потянулся и спросил:
— Ну что, Красавчик Исм, где пропадал? Вижу, «Спортивного мира» нет у тебя, о Хамаюне что слышно?
Не взглянув на него, Исмаил ответил:
— Сидишь, приятель, в ус не дуешь, а господин волк, смотри, как бы не уменьшил твое стадо! — потом спросил: — Али-ага, голоден я, что у тебя есть из еды?
— Иди сам сделай себе, что хочешь, ты все у меня знаешь.
Исмаил взглянул на серый экран телевизора. Женщина с прямыми длинными волосами обвила руками шею молодого мужчины, и лица их все больше сближались, Али-Индус, с полуоткрытым ртом, не отрывал от них взгляда.
Исмаил пошел за стойку. Обеденные тарелки были еще не вымыты. Он быстро поджарил себе яичницу, тут же съел ее, пошел в кладовку Али-Индуса и там растянулся. Здесь было уютно. Он лежал на спине и смотрел на индийскую актрису с красивой родинкой на лбу. Потом посмотрел на фотографию Али-Индуса в рамочке. На ней он был в красном галстуке и в барбарисового цвета пиджаке, его блестящие прямые волосы были зачесаны со лба назад и родинка была похожа на родинку индийской актрисы. И улыбался он, как она. Исмаил улыбнулся и закрыл глаза. Больше не хотелось ни о чем думать.
Вечером его разбудил голос Али-Индуса. Прошло какое-то время, пока он узнал эту темную комнату.
— Вставай, старина, часов пять-шесть уже, как плюхнулся.
Он вспомнил, где он. Сел на лежанке. Али-Индус ушел. В памяти, вызвав неприятное чувство, всплыло алюминиевое здание. Потом зазвучал в ушах презрительный голос того сотрудника средних лет. Его встревожило то, как Али-Индус разбудил его. Он хотел бы забыть обо всем. В сердцах он произнес:
— Друг, дай же мне поспать. Зачем понадобилось прийти и поднять меня?
Он зажег свет в подсобке. Со стены ему улыбнулась индийская актриса. Он встал и поставил на магнитофон одну из индийских пленок Али-Индуса; не раз он слышал эту мелодию, однако сегодня звучала она по-другому; сегодня звучала она как забвение и прибежище в мире сказки, неизведанном и чудном. Музыка успокаивала. Слушая музыку, он не отрывал взгляда от фотографии, и его взгляд скользил по двум очаровательным черным глазам и по родинке на лбу.
Во рту было горько. Мочевой пузырь переполнился. Он встал и пошел в туалет. Вымыл руки и лицо. Выключил магнитофон и свет и прошел в зал кофейни. По телевизору шел сериал о Мораде-молниеносном. Сесть было негде. Али-Индус крутился между столиками, приносил полные стаканы и забирал пустые. На его лбу и под глазами дрожали мелкие капельки пота. Сонным голосом Исмаил спросил:
— Вода есть в самоваре?
Али-Индус, не глядя на него, ответил:
— Ничего не делай, садись принцем. Я тебе чай подам.
Он сел позади стойки. Али-Индус поставил перед ним первый налитый стакан чая. От стакана поднимался пар, завивался в ветерке, создаваемом вентилятором, еле-еле крутящемся под потолком, и исчезал. Ильяс, длинный Байрам и Мохтар-красавчик сидели в углу кофейни, пожирая глазами экран телевизора. Исмаил, неся пиджак на руке, направился к ним. Увидев его, они потеснились, чтобы дать ему сесть. Ильяс, не отрываясь от телевизора, произнес:
— Али-ага говорил, что ты спишь в кладовке.
— Да, вздремнул.
Длинный Байрам, подмигнув, заметил:
— Да, дорогой, вздремнул — как див, храпел вовсю.
Ильяс спросил:
— Что стряслось? Али-ага говорит, ты при пиджаке и галстуке пошел на работу устраиваться. Типа, кричать в ухо глухому шайтану, да?
Исмаил, опустив голову, играл со слегка приоткрытым коробком спичек. Он ставил его на большой и указательный пальцы правой руки и подбрасывал. Перевернувшись, коробок становился стоймя на стол. И так — быстро-быстро, раз за разом. Ни одной осечки, всякий раз коробок становился стоймя и стоял, как вкопанный. Мохтар-красавчик не выдержал. Протянул руку и остановил коробок.
— А где твой галстук?
Исмаил вытащил краешек галстука из кармана пиджака и показал:
— Вот он!
Все трое смотрели на галстук. Длинный Байрам произнес:
— Исм-красавчик в галстуке, что получится? Маменькин сынок.
— Верблюд ты немытый, следи за языком!
Байрам рассмеялся, обнял Исмаила за шею и с силой поцеловал его:
— Синеглаз мой, я его слуга!