Аббас-одиночка с самого начала работы так заявил ему:
— Значит, цыпочка мой, не дай Бог ты еще хоть раз пойдешь по девичьим делам. Ты еще мал для этого, молоко на губах не обсохло. Это понятно тебе?
— Понятно, дядя Аббас!
— Тогда берись за работу!
И он взялся за работу: закрепить звездочку, накинуть цепь, накачать шины, выдавать напрокат велосипеды…
Велосипедная мастерская Аббаса-аги находилась рядом с пустырем, на котором мальчишки играли в футбол. Сам Аббас-одиночка очень любил футбол. В мастерской висело несколько больших фотографий футболистов. Когда у Исмаила не было работы, он бежал на пустырь. Немного поиграет — и вернется. Аббас видел это, но молчал. Только иногда, когда бывал совсем не в духе, ворчал: «Ну-ка цыпочка, не отлынивай от работы, что тебя как за штаны туда тянет?»
Но в глубине души он одобрял то, что Исмаил играет в футбол. Наблюдал краем глаза за игрой и говорил: «Если этот цыпленок соберется с силами, из него выйдет толк!» Несколько лет спустя Аббас-одиночка продал свою мастерскую и переехал. На его место пришел Али-Индус и превратил мастерскую в кофейню. Все изменилось, кроме Исмаила, который привык к этому месту. Только теперь он приходил в кофейню. Иногда он вспоминал Махин-ханум и Аббаса-одиночку и глубоко вздыхал.
…Была уже глубокая ночь. Кошки, словно мягкие скользящие тени, перебегали через улицу и прятались под машинами. Людей на улице не было. Исмаил несколько раз постучал в дверь. Никакого ответа. Он посмотрел по сторонам, отступил назад и, разбежавшись, прыгнул на выступ стены. Уцепился руками за ее верх, подтянул ноги и опустился на землю уже внутри, скользнув между опорами виноградных лоз. Постарался приземлиться на пальцы ног, чтобы не шуметь. Некоторое время сидел на корточках. Огни в доме были погашены. Мать закрывала от него дверь во двор, чтобы он приходил раньше, но он никак не мог. После того, как Али-Индус опускал жалюзи кофейни, у них как раз и начиналась поздняя жизнь.
Проводил время он все больше с Ильясом, который несколько месяцев назад вернулся из армии и по вечерам брал «Пейкан» своего отца и подрабатывал извозом. Они с Исмаилом сдружились в кофейне Али-Индуса. Поздними вечерами Ильяс сажал Исмаила сбоку от себя и выезжал на промысел. Говорил: «По ночам самые те, что надо, пассажиры: поддатые, обкуренные, головорезы, воры!» В одиночку ездить он не хотел. Исмаил говорил: «Ночи мне нравятся, хорошо время проводим!» Ильяс был высокий и слегка тощеватый, с круглой головой и курчавыми волосами, с добрым выражением карих глаз. Он отличался от других тем, что читал много книг и много ходил в кино. Фильмы ему нравились все: и иранские, и иностранные, а что касается книг, то он читал только романы: полицейские, любовные, исторические… Любил также журналы и тому подобное. И этими своими привычками он заразил Исмаила: тот тоже пристрастился к чтению и кино. Ильяс говорил: «Я либо писателем стану, либо режиссером. Вот увидишь!»
Их друзьями также были Сабах и Мохтар. Первый из них был полностью поглощен музыкой, так что даже по столу отстукивал ритм и тихо напевал мелодии, а второй увлекался культуризмом и каждый день ходил в клуб. Сложен он был хорошо. Сабах звал его красотулей. Он сцеплял руки замком на затылке, выпячивал грудь и ступал четко и размеренно. Исмаил познакомился с ним в клубе.
Тот говорил: «У Исмаила-синеглаза классное тело, просто Геркулесово, жаль, что он сам не понимает свою силу, только гантельками крутит». Исмаил как-то ни к чему не прикипал душой, все время перепрыгивал с ветки на ветку. Ильяс говорил: «Я из этого синеглаза сделаю человека. Он зацепился за Али-Индуса и думает, что свет клином сошелся на его кофейне. Нет, парень, ты высунись наружу, узнай мировые новости!»
…Исмаил медленно повернул ручку двери, ведущей в коридор, и нажал на нее. Заперто. Стучать и будить мать не хотелось. Боялся — поднимет крик, шум, будет скандал… На расправу она была коротка. А он что возразит? Решил лечь спать во дворе.
Летний воздух и по ночам был жарким. Он разделся. Выбрал место возле горшков с цветами. Однако было жарко. Липкий пот, словно жиром, покрывал всю кожу. Он поднялся. В углу двора у них имелось крытое водохранилище. Даже в летнюю жару оно оставалось прохладным и так и манило искупаться. Он поднял железную дверцу-крышку и осторожно стал спускаться внутрь по ступенькам. Тут всегда было темно, а что уж говорить о ночи, когда тьма — глаз выколи. Пахло застоявшейся водой. Холодком повеяло на тело. Он набрал воздуха в легкие и погрузился в воду. Страх и тревога, что он испытывал только что, исчезли. В темноте он плескал руками и ногами, погрузился с головой и вынырнул. Оттолкнувшись от одной стенки, доплыл до другой, лег на спину и стал смотреть на низкую темную крышу. Он понятия не имел, сколько осталось до утра и который был час. И не хотел этого знать. Хотелось оставаться в воде.