— Да слышу, слышу!
Из коридора появился плачущий Махбуб. Он ступал как-то неестественно и всхлипывал судорожно. Мать посмотрела на него и спросила:
— Ты теперь… Что стряслось?
Махбуб, хватая ртом воздух, тер глаза кулаком. Через всхлипывания он произнес:
— Трусики намочились.
Мать подошла к нему.
— Вот наказание! Прямо скажи: обоссался, всю постель замарал. Что ты ревешь? Господь меня наказывает вами. Одного медведя вонючего обмыла, теперь тебя?
Для начала она с размаха дала Махбубу подзатыльник. Потом спустила его трусы и сняла их с него. Взяв его за руку, подвела к крану и направила струю шланга на его пах и ноги. Махбуб стеснялся Исмаила, прикрывал срам рукой. Исмаил, взяв полотенце, повернулся к нему спиной и вытирался. Мать, на чем свет стоит ругая Махбуба, мыла его, то и дело влепляя ему подзатыльники. От страха Махбуб плакал вполголоса. Исмаилу было его жалко. Когда мать ушла за чистым бельем для Махбуба, он подошел к нему и спросил:
— Чего ты ревешь? Смотри, я вот тоже обмылся.
Махбуб втянул сопли и спросил:
— Ты тоже описался?
Исмаил рассмеялся:
— Хуже, значительно хуже.
Махбуб забыл о плаче и с интересом смотрел на Исмаила. Тот потрепал его по голове и плечу и сказал:
— Не плачь. Завтра возьму тебя в кофейню Али-Индуса смотреть мультики.
— А в кино возьмешь? Там «Французские цыплята» идут, это здорово.
— Возьму, возьму, а теперь не плачь!
Али-Индус подошел со стаканом крепкого чая и сел рядом, спросил:
— Что грустишь, Исмаил-синеглаз, никак влюбился в кого-то, а мы и не знаем?
Ухмыльнувшись, Исмаил ответил:
— Где там — влюбился, дядя Али! Шутите, наверное?
— Я шучу, Исмаил? Ты какой-то слишком серьезный стал. С утра до ночи сидишь тут, читаешь про Хосейна-курда Шабестани, кроссворды решаешь или телевизор смотришь, и не пойму я, что тебя гложет? Хочешь, индийскую музыку тебе включу?
— Что мне с нее, слезы лить?
— Хоть слезы лей, хоть пляши. Чего грустишь, освобождение от армии ты получил, теперь работу хорошую найди, а то мать совсем чахнет, изводится о тебе.
— А где мне найти хорошую работу? Может, ты покажешь?
— И покажу. А ну-ка вставай, пошли, покажу.
Али-Индус схватил Исмаила за рукав и повлек его к дверям кофейни, указал на другую сторону улицы:
— Вон, гляди, видишь того парня?
— Какого?
— Ну вон того, в подштанниках у дверей стоит. Племянник Хасана, посудного торговца!
— Вижу его, и что дальше?
— Дальше что? Этот парень — и месяца не прошло, как из деревни приехал сюда, и вот, глядь, в банк устроился. А на лицо его посмотри, таких навоз грузить не берут!
— А я-то что? Поздравить его только могу.
— Ты что? А ты подойди к нему, поговори, спроси, как он пролез в банк, и ты — тем же ходом.
Исмаил отвернулся.
— Я к такому грузчику навоза сто лет не подойду.
Али-Индус болезненно скривился.
— А завтра окажешься под его началом и будешь шею гнуть. А что ты думаешь?
И он сам перешел на ту сторону улицы и заговорил с молодым человеком. Через некоторое время вернулся.
— Зовут его Сафар, взял адрес у него. Сказал, иди прямо завтра утром. Говорит, обязательно надо одеться почище и галстук не забыть повязать.
Исмаил взглянул на Али-Индуса и ничего не ответил. Опустил низко голову. В кофейню вошел длинный Байрам.
— Салям, Али-ага!
Он оставил свой посох рядом с дверью и прошел к умывальнику. Потом с мокрым лицом вышел и уселся рядом с Исмаилом.
— Ну как дела, Синеглаз-красавчик? «Спортивный мир» есть у тебя?
— Был, да кончился.
— Как, до нас дошло — и кончился? Так что у тебя? Али-ага, чаю мне принеси — в глотке пересохло.
Исмаил молчал. То, что сказал Сафар, ввергло его в уныние. Особенно — то, что нужно надевать галстук.
— Исмаил-синеглаз, вечером в футбол сыграем?
— Пока неясно.
— Да ну тебя, важность-то не напускай, попробуй лучше гол забить. Посмотрю, у кого сегодня хватит умения пробить Байрама-хана.
— Скажи лучше: Байрама-чабана.
Исмаил встал и вышел из кофейни.
Глава 3
Галстука у них в доме не было. Пришлось идти брать напрокат у местного фотографа. Галстук был бордовый, с мелкими белыми цветочками. Хотя Самад-ага знал Исмаила, он все-таки взял с него плату в десять туманов и сказал: «Завтра вечером верни, клиенты его больше всего любят». Придя домой, Исмаил встал перед зеркалом и прикинул галстук к шее. Сдвинул так, потом этак. Сбалансировал на кадыке. Неуверенно завязал бесформенный узел, поместив его по центру. Этот узел, похожий на комок шерсти для пряжи, неровный и некрасивый, висел под его кадыком, конец же галстука, подобно маятнику старых часов, оказался сбоку от пупка. Исмаил помрачнел. Распустил узел и завязал снова. И опять он как-то расползался. В это самое время из школы пришел Махбуб. Увидев брата перед зеркалом с галстуком на шее, он от радости едва мог дышать и завизжал: