– А чего ты ждал? – поинтересовался туземец, который устроился в другой стороне помещения. – Загородную прогулку? Меня с самого начала удивило твое поведение. Если ты бог, то ведешь себя как человек, а если ты человек, то ведешь себя как сумасшедший. Нельзя же в одиночку приехать в самую крупную из существующих империй и вести себя так легкомысленно. Я уже знаю, что никакой ты не бог, хотя с моей стороны твоей жизни не грозит опасность. Но что произойдет, когда это поймет Пома Ягуар, Чили Римак, Атауальпа или кто-либо еще? Ты внушаешь страх, а страх всегда был плохим советчиком. Тебя убьют.
– Ничего себе, утешил!
– Это не утешение, это совет. Ты спас мне жизнь, и единственный способ отблагодарить тебя – это спасти твою. Послушай, что я тебе говорю! Если не хочешь тоже превратиться в «рунантинья», измени поведение… Тебе вот нравится смеяться над вещами и людьми, да только мой народ не обладает чувством юмора. Смех – признак сумасшествия.
– Сумасшедший – тот, кто никогда не смеется, – изрек Алонсо де Молина. – Я приехал из тех краев, где ценят смех, веселье, песни, танцы, вино и женщин, потому что в Андалусии ты скорее ляжешь спать без ужина, чем без смеха… Но я принимаю совет: совершенно очевидно, что тот, кто живет в этих пустынных краях, на такой высоте, в таком холоде и при таком ветре, мало настроен веселиться… А вот скажи-ка: что, по-твоему, нам следует предпринять?
– Предпринять? – удивился курака. – Ничего. Наша судьба отныне в руках Атауальпы. Он решает.
– Ошибаешься, – спокойно возразил испанец. – Не для того я сюда добирался, чтобы превратиться в чей-то инструмент. Ты был прав: я предпочитаю Уаскара. Мы отправимся в Куско.
Собеседник покачал головой и какое-то время казалось, что он решил не отвечать. Этот великан с глазами морского цвета – становится не по себе, когда в них заглядываешь, – часто вел себя как человек не от мира сего, без мозгов. Наконец яростно фыркнув, он спросил с оттенком иронии:
– А что ты сделаешь с Помой Ягуаром? Скажешь ему, что мы уходим? Знаешь, что с ним сделает Атауальпа, если он вернется с пустыми руками?.. С живого спустит кожу после того, как сначала убьет у него на глазах всю семью…
– По-видимому, то же самое сделает с тобой Уаскар… А ты мне нравишься больше, чем этот мерзкий карлик.
– Да ведь у него люди и сила на его стороне!..
Алонсо де Молина слегка улыбнулся:
– А на моей – хитрость… – Он выдержал многозначительную паузу и с любовью похлопал по аркебузе. – И «труба громов».
– Ты собираешься его убить?
– Если он меня не вынудит это сделать, то нет.
Чабча Пуси, курака Акомайо, глубоко задумался, не сводя взгляда с огня, и в итоге, вновь подняв голову, заметил:
– Мне больно об этом говорить, но, если ты не убьешь Пому Ягуара, мы далеко не уйдем. Он знает, чем рискует, и будет нас преследовать до самих ворот Куско, если понадобится. Однако, если он умрет, мы будем вне опасности. Я знаю его людей: если они окажутся без начальника, то не станут предпринимать никаких действий до тех пор, пока им не пришлют нового. Таков закон: если человек не принадлежит к правящему классу, ему возбраняется действовать самостоятельно, без приказа. А среди людей Помы Ягуара только рабы или солдаты. Никто и пальцем не шевельнет, когда речь идет о таком деликатном деле, как жизнь Виракочи.
– Мне претит мысль о хладнокровном убийстве человека, даже когда речь идет о тюремщике. – Он озабоченно покачал головой. – Когда я сошел на берег в этой стране, я думал, что окончательно распрощался с войной и насилием, и вот поди ж ты – на днях убил одного из твоих людей, а сегодня – солдата. Не проси меня убить еще и карлика.
Туземец кивнул головой в сторону аркебузы.
– Если ты не хотел убивать, зачем же тогда притащил с собой оружие?
– Чтобы защищаться.
– Что ты до сих пор и делал. И защитишь себя, если убьешь Пому Ягуара… Взгляни правде в глаза! Если ты согласишься, чтобы он отвел тебя в Кито, рано или поздно Атауальпа обнаружит, что ты не бог, а человек, от которого ему немного пользы и который может стать опасным. И тогда твоя жизнь будет не дороже моей, которая в данный момент ничего не стоит.
Алонсо де Молина некоторое время молчал, собираясь с мыслями, и, протянув руку, снял со стены тростниковую свирель и начал с силой в нее дуть, хотя у него почти ничего не получилось.