СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ЗАСТОЙ
Финансовое истощение и демографический спад сопровождались запретом на изменение социальной и экономической структуры страны. С начала XVI века стали крепнуть ощущения, что страна движется к краху. Восстание комунерос 1521 года отчасти можно рассматривать как ранний протест против имперских расходов. К концу 1550-х годов уже многие обеспокоились ростом цен, потерей конкурентоспособности, бесполезными инвестициями и нехваткой наличных средств, видя в этом первые признаки замедления экономического развития. В 1600 году самый известный из «арбитриста» (прогнозистов), дон Мартин Гонсалес де Сельориго, работавший в суде Вальядолида, который сам получал неплохой доход от недвижимости после весьма удачного брака, написал отличную книгу о бедах кастильской экономики. После Сельориго и другие отважились на критику, порой весьма проницательную. Аргументы сводились к взаимосвязи военной и экономической мощи, численности населения и производительности. Безошибочно определялись симптомы: избыточные ресурсы, недостаток вложений в производство, чрезмерные расходы казны, рост цен, потеря конкурентоспособности производства, застой в сельском хозяйстве, сокращение численности населения, импорт и иностранные банковские услуги, потеря рынков в Европе и Америке и т. д. Все доводы тщательно изучались, порой даже, можно сказать, препарировались. Однако предложения не шли далее реставрации прошлого, обычно ассоциируемого с «Католическими королями». Не инновации, а доброе имя и славное прошлое — таков был девиз критиков. Кеведо, один из самых ярых критиков эпохи, видел в возвращении к прошлому единственный путь к спасению: «Позвольте нам поступать так, как мы делали всегда». Очень немногие осмеливались критиковать основы общества, увязывая высокие цены с доходами, мышлением рантье и ленью; особняком стояло циничное замечание Сельориго, что иностранные банкиры и торговцы относятся к кастильцам, будто те — индейцы («Испания покорила Новый Свет, но нажились на этом Нидерланды»).
Ценности и пристрастия аристократии
Даже самая искренняя критика имела мало шансов на успех против аристократических ценностей и империалистических убеждений. Те, кто твердо удерживал социальную и экономическую власть, полагали, что именно эти ценности и убеждения сделали Кастилию великой. Неудивительно, что они не видели оснований что-либо менять. Корона поддерживала предпринимателей конца XV — начала XVI века и поощряла перемены, однако необходимость ведения войн оставляла мало пространства для маневров; на планирование будущего вечно не было времени, так что, когда давление достигало предельной отметки, монархии приходилось прибегать к поддержке знати.
Могущественный союз привилегий, прочно основанный на богатстве и власти, укреплял влияние аристократии на общество, неоспариваемое и неоспоримое; новые социальные группы, которые, возможно, могли бы привнести изменения в социальные и экономические процессы, привлекало и притягивало двойное достижение знати: статус и доходы (honra у provecho). Происхождение и богатство являлись отличительными чертами социального превосходства — владение фамильным гербом (ejecutoria de nobleza) и наследное состояние оправдывали любой поступок, а чины и звания никогда не жаловали тем, кто усердно трудился для улучшения своего материального положения. «Идальго, — писал Фернан Мехия, — человек, знатный от рождения»; герцог Нахера говорил, что мещанин отличается от дворянина своей личной и материальной зависимостью; это значит, что дворянин, даже если он был «простым идальго» (hidalgo a secas), остается таковым благодаря свободе от налогообложения. Отсюда — решительное противодействие аристократов нескольким попыткам короны ввести налог на землю и другую собственность, сдаваемую в аренду, а также установить контроль над налогами, которые дворяне собирали для короны.
ГРАНИЦЫ СОЦИАЛЬНОЙ МОБИЛЬНОСТИ
Рост численности гражданской и королевской администрации, потребности церковной и военной службы и множество возможностей в финансах и торговле в Старом и Новом Свете породили новый класс, так сказать, класс клерков, каковые, возможно, заселили бы тот огромный и гармоничный мир всеобщего согласия, о котором писали арбитристы. Банкиры, торговцы, чиновники метрополии и колоний получали деньги, которые шли на достижение социального признания. Новые социальные группы всегда были слишком малочисленными и непримечательными, чтобы угрожать структуре общества. Земельная собственность, власть над вассалами и доходы от ренты являлись отличительными чертами подлинного дворянства. «Богатство, как правило, ведет к благородству», — писал фрай Бенито де Пенья л оса в 1629 году; как аристократу наслаждаться привилегиями дворянства, если у него нет средств на аристократический образ жизни? Дон Торибио в «Пройдохе» Кеведо довольно категорично утверждал, что «no puede ser hijo de algo el que no tiene nada» («не может состоятельный человек быть без средств»); а Санчо Панса в «Дон Кихоте» заключал, что «все люди в мире делятся на имущих и неимущих».
Социальная мобильность существовала в крайне узких рамках, среди 10% населения, проживавшего в основном в северных провинциях, из которых практически каждый претендовал на дворянский титул и обладание богатствами, унаследованными либо приобретенными, лишь бы не заработанными. Крайне редко мещане, занятые ремеслом, поднимались по социальной лестнице. Великий придворный живописец Диего Сильва де Веласкес (1599-1660) смог привлечь внимание короля и покровителя и добился особого разрешения папы на рыцарский титул, но лишь после длительного и унизительного изучения его родословной. Хуан Кристобаль де Гуардиола, юрист королевского совета, купил у Филиппа II большое имение Ла-Гуардия в Толедо, однако только через сто лет его семья получила титул маркизов. Церковь предлагала более легкий способ социального продвижения; старшие священники обычно совмещали труд в церкви со службой короне. Одним из таких церковников был Хуан Мартинес де Гуйхарро («Кремний»), архиепископ Толедо, который поднялся до столь высокого сана из крестьянства. Именно он в 1547 году представил Устав о чистоте кровей (Estatuto de pureza de sangre) Кастильской епархии. Отсутствие семитской крови признавалось необходимым условием успеха в жизни. Этот священник, вышедший из крестьянства, таким образом требовал (ведь он трудился на благо церкви и, следовательно, страны) справедливой награды, оспаривая рассуждения о непременности благородного происхождения и наследства.
ДОЛГОВЕЧНОСТЬ ДВОРЯНСТВА
Потомственное дворянство продолжало монополизировать власть и престиж, занимая должности королевских чиновников, наместников, губернаторов, послов, высокопоставленных духовников, высшие офицерские посты в армии и на флоте. Второй ряд управленцев (чиновники гражданского и судебного права, городских советов и муниципалитетов, офицеры армии и флота) составляли выходцы из среднего и мелкого дворянства (а также вторые сыновья потомственных дворян с большими привилегиями). Они были выпускниками, как правило, шести главных университетов, четырех в Саламанке, одного в Вальядолиде и одного в Алькала-де-Энаресе, а также Испанского колледжа в Болонье. Первоначально эти учебные заведения создавались, чтобы принимать студентов скромного достатка, однако с самого начала тем отказывали в пользу богатых студентов с хорошими связями, ввиду длительного срока обучения, от шести до восьми лет, что требовало значительного финансирования.