Лакей этот, по имени Цампа, жил у дона Хозе уже четыре года.
Перед тем Цампа был приговорен в Мадриде к смерти за убийство старухи со служанкой. Благодаря необыкновенной силе и ловкости, ему удалось убежать с самого места казни и укрыться в обширном отеле де Салландрера, который находился на этой же площади.
Вооруженная сила окружила отель и обыскала все его закоулки. Но тщетно: преступник исчез как призрак.
Спустя два дня дон Хозе, проснувшись, увидел пред собою человека — это был Цампа.
Он просил у него защиты, говоря, что будет слугой, который пойдет за него в огонь — и в воду.
— Я сбрею бороду, — проговорил он, — выкрашу свои рыжие волосы в черную краску, и тогда никто меня не узнает.
Дон Хозе увидел в Цампе человека, который в случае нужды сделается его наемником-убийцею и по одному его знаку зажжет Мадрид со всех четырех концов.
— Хорошо, — сказал он, немного подумав, — я сделаю тебя своим лакеем.
С тех пор между господином и слугою установилась некоторого рода дружба. Цампа знал все тайны своего барина, кроме отравления дона Педро.
Дон Хозе возвратился домой бледный и расстроенный.
— Ваше сиятельство, — обратился к нему Цампа, — вы, должно быть, поссорились с вашей красавицей. Вы так расстроены.
— Нет, так, маленькая неприятность. Но удивительное дело, что Фатима перестала мне нравиться.
— Это потому, ваше сиятельство, что вы любите другую.
— Быть может, и потому.
— К тому же Фатима — женщина, не получившая никакого образования, дикого характера, которая в припадке ревности может дойти до того, что кинжалом коснется вашего сердца.
— Этого-то я и боюсь.
— В таком случае, надо от нее избавиться.
— Это не так легко, как тебе кажется.
— Убить ее, и дело с концом.
Дон Хозе пристально посмотрел на Цампу.
— Ты вовсе не глупый малый, — сказал он.
— У меня есть отличный яд, привезенный с Маркизских островов; он убаюкивает человека в двадцать четыре часа.
Дон Хозе немного подумал и затем вдруг проговорил:
— Завтра мы возобновим этот разговор, а теперь я пойду спать.
Теперь читатель может догадаться, что заключалось в бутылке с мараскином, которую дон Хозе принес молодой цыганке.
Она сама откупорила бутылку и налила две рюмки.
В голове ее мелькнуло подозрение.
— За твое здоровье, — сказал дон Хозе и залпом выпил свою рюмку.
Подозрение Фатимы рассеялось, и она тоже выпила.
Вечер прошел обыкновенно, в нежных уверениях в любви.
Пробило полночь, и дон Хозе, поцеловав цыганку, удалился.
— Бедная Фатима, — прошептал он уходя, — тебе рано еще умирать, но что же делать!
Фатима, войдя в будуар, увидела пред собою вчерашнего незнакомца.
— Вы пили это? — спросил он, указывая на бутылку с мараскином.
— Пила, — отвечала она.
Незнакомец, не говоря ни слова, взял кусок сахару, обмочил его в мараскин и дал его попугаю, сидящему в углу на жердочке.
— Что вы делаете? — спросила в недоумении Фатима.
Незнакомец безмолвно указал ей на попугая, который, как только проглотил сахар, захлопал крыльями, бился несколько секунд и упал к ногам своей хозяйки.
— Видите, что дон Хозе отравил вас. Одной рюмки этого ликера достаточно, чтобы превратить в холодный труп такую красавицу, как ты.
Вернемся назад.
Банко была шестнадцатилетняя девушка, блондинка с голубыми глазами, белыми как снег зубками, вздернутым носиком, розовыми губками и детскими ручкой и ножкой.
Родители ее когда-то исполняли величественную должность привратников у испанского генерала С. Но Банко родилась уже в Париже.
В пятнадцать лет она выпорхнула из бедного родительского дома.
Иностранный богач поднес ей ключи от великолепной квартиры в Кастильонской улице, куда она и переехала.
Целый год уже Банко, благодаря свой красоте, жила в неге и роскоши.
Родители ее, гордые испанцы, торжественно отказались принимать и даже видеть свою дочь.
Это презрение наконец разозлило Банко, и львица задалась мыслью отплатить за это своим родителям.
При ней жила компаньонка, женщина лет сорока пяти, по имени Карло. Она была домоправительницей Банко, давала ей советы и, где могла, обкрадывала.
Князь уехал на три месяца в Италию.
Вечером после его отъезда Банко в сопровождении своей компаньонки отправилась в итальянскую оперу.
Здесь Карло указала ей на дона Хозе д'Альвара, говоря:
— Этот господин очень хорошо знаком с генералом С. Если бы вам познакомиться с ним, то вы отлично могли бы унизить ваших спесивых родителей.
— Я с ним познакомлюсь во что бы то ни стало, — проговорила Банко решительно.
На следующий день Карло, необыкновенно пронырливая, узнала адрес дона Хозе и собрала о нем некоторые сведения.
Возвратившись однажды вечером домой, дон Хозе нашел у себя письмо, присланное по городской почте. Оно написано было красивым, женским почерком, но без подписи.
«Если в доне Хозе есть мужество его предков, если он не боится романтических приключений, он придет завтра в половине двенадцатого вечером на угол бульвара и улицы Годо де Моруа. Там к нему подойдет мужчина и скажет по-испански: идите за мной. Дон Хозе последует за ним и исполнит все, что тот скажет».
Дон Хозе нашел это приключение интересным и решил отправиться на свидание.
На следующий день дон Хозе ушел немного раньше от Фатимы, зашел домой переодеться и ровно в половине двенадцатого стоял на углу улицы Годо де Моруа. Спустя десять минут подле него остановился фиакр, и он услышал оттуда мужской голос:
— Идите за мной.
Дон Хозе приблизился к фиакру.
— Садитесь, — сказал незнакомец.
Дон Хозе сел. Незнакомец тотчас же завязал ему глаза, говоря:
— Вы не должны знать, куда приедете.
Фиакр тронулся и лишь после часовой быстрой езды остановился.
Незнакомец провел дона Хозе через сад, затем ониподнялись по лестнице и прошли несколько комнат.
— Снимите повязку, — сказал провожатый, уходя. Дон Хозе снял платок и был чрезвычайно изумлен, увидя себя в хорошенькой гостиной.
Портьера соседней комнаты отдернулась и взору дона Хозе представилась Банко, одетая в коротенькую красную юбочку, черный бархатный корсаж с вышивками и польскую шапочку.
При виде ее дон Хозе был убежден, что находится в присутствии знатной дамы, и поклонился чуть не до земли.
Она грациозным жестом пригласила дона Хозе сесть.
— Чтобы объяснить вам мое странное поведение, — проговорила она робко, — вы должны узнать, кто я.
— Я вас слушаю, — отвечал дон Хозе.
— Ах, пане, — сказала она с грустью, — в нашей стороне мы, знатные девушки, никогда не выходим замуж по влечению сердца. Я дочь польского князя и вышла замуж за знатного иностранца. Мне семнадцать лет, а мужу моему шестьдесят три. Это человек грубого, деспотического характера, делающий надо мною неслыханные насилия в припадках безумной ревности. Вот уже год, как я живу в Париже, и все это время он не выпускает меня из дому.
— Почему же вы не стараетесь избавиться от подобного тиранства?
— Напротив того, стараюсь, и поэтому-то вы и находитесь здесь.
Дон Хозе улыбнулся.
— Шесть лет тому назад, — продолжала мнимая полька, — цыганка предсказала мне, что я буду очень несчастна, что человек, явившийся с севера, будет деспотически обращаться со мной, но что потом он увезет меня к западу и что здесь я встречу человека верхом, который бросит на меня любопытный взгляд, — этот человек будет моим освободителем. Если этот человек полюбит вас, прибавила цыганка, не зная вашего имени и места, где вы живете, — в книге судеб написано, что тиран ваш умрет.
— Странное пророчество, — прошептал дон Хозе.