— Конечно.
И Рокамболь, будучи в восторге от своего мнимого зятя, последовал за ним к виконтессе и просидел у нее до восьми часов вечера.
Затем он отправился к сэру Вильямсу, нуждаясь в его совете.
Но когда Рокамболь изложил ему весь ход дела, то сэр Вильямс написал ему следующий короткий ответ:
— Жди письма от Концепчьоны или свидания с нею.
— Однако, черт побери! — пробормотал Рокамболь. И прождал целый вечер, но ни письма, ни посланного не было, и он, чтобы как-нибудь заполнить время, поехал в клуб и проиграл там в карты почти до трех часов ночи. Выходя из клуба, он получил через негра Концепчьоны письмо от нее и, вернувшись домой, прочел его.
В этом письме Концепчьона описывала состояние своей души и все то, что произошло со времени убийства дона Хозе.
«Мне хотелось бы увидеться с вами (Писала она), вы добрый и честный человек, вы протянули свою руку на защиту бедной, всеми покинутой девушки… Мне кажется, что вы придадите мне бодрости… Видеть вас! — Но где?.. Когда?.. Я едва нашла возможность писать вам это письмо. Завтра будут похороны дона Хозе. Приезжайте, но вы не увидите меня: по испанскому обычаю, дамы не присутствуют на выносе. А между тем я надеюсь видеть вас вечером или на другой день. Прощайте, маркиз, пожалейте меня… благодарю вас!..
— Честное слово, — прошептал Рокамболь, — девочка не ценит всей важности своих последних слов. Ей, видите ли, хочется, чтобы я пожалел ее, так как суровая необходимость вынудила ее распорядиться жизнью кузена, и вместе с тем она благодарит меня, что я не отказался содействовать ей в этой маленькой операции. По-видимому, это все не логично, а между тем для меня ясно, что Пепита Долорес Концепчьона де Салландрера бессознательно любит господина маркиза Альберта-Фридерика-Оноре де Шамери. Как подумаешь, что меня звали некогда Рокамболем, что я был приемышем мамаши Фипар, что я подвел под гильотину Николо — а теперь я маркиз де Шамери, по которому сходит с ума дочь герцога де Салландрера!.. А тут еще философы уверяют, что одна добродетель может довести до всего!..
Рокамболь не додумал своей мысли и, задув свечу, бросил сигару.
Господин маркиз де Шамери изволил проснуться на другой день только в десять часов утра; ему всю ночь снился замок де Салландрера.
Одевшись в траурное платье, он зашел к сэру Вильямсу; слепой еще ничего не знал о письме Концепчьоны.
Рокамболь прочел ему письмо.
Выслушав его до конца, сэр Вильямс написал на доске:
— Дело подвигается. Концепчьона любит тебя, и самое главное препятствие теперь больше не существует: дон Хозе выписался из списка живых. Но…
Слепой приостановился и задумался.
— Но? — повторил Рокамболь. Сэр Вильямс написал:
— Герцог де Салландрера — гранд Испании, и притом первого класса; у него семьсот или восемьсот тысяч ливров годового дохода, и состояние его увеличится теперь наследством после дона Педро и дона Хозе…
— Славный кусок! — проговорил Рокамболь, читавший из-за плеча сэра Вильямса.
Слепой продолжал писать:
— Маркиз де Шамери хотя и хорошей фамилии, но принадлежит к дворянству, стоящему ниже герцогов де Салландрера.
— Черт бы тебя побрал, дядя! — вскричал Рокамболь с негодованием истинного маркиза, у которого оспаривают его достоинство. — Ты, кажется, забываешь, что мы ходили в Мальту?
Полудобродушная, полунасмешливая улыбка показалась на отвратительном лице слепого.
Сэр Вильямс, видимо, был в хорошем расположении духа и, пожав плечами, написал:
— Ты забываешь, племянник, что мамаша Фипар заперла перед тобой ворота… в Мальту?..
Рокамболь закусил губы.
— Притом же у маркиза де Шамери только семьдесят пять тысяч ливров дохода… сущая безделица!..
— Что ж такого! Концепчьона ведь любит меня…
— Ну, а герцог де Салландрера, наверное, будет метить гораздо выше… Поэтому-то надо ловко выспросить
Концепчьону и узнать, не сватался ли уж за нее какой-нибудь вельможа.
— Сватался., я и сам это знаю.
— Кто? — написал слепой.
— Наш общий старый знакомый!
— Кто такой?
— Граф де Шато-Мальи, теперь герцог с огромнейшим состоянием, которое перешло к нему после смерти его дяди, которого чуть было не женили на парфюмерше Маласси… помнишь ведь?
Слепой кивнул утвердительно головой.
— Но этому герцогу отказали, — добавил Рокамболь.
— Это понятно, потому что дон Хозе был тогда жив, — писал слепой, — но теперь его уже нет на этом свете, и месяца через два…
Он отступил и написал особенно ясно следующие три слова:
— Вот где опасность.
— О! Она есть еще и в другом месте, — добавил Рокамболь.
— Где же?
— Я тебе говорил, дядя, что Баккара в очень хороших отношениях со всем семейством герцога.
При имени Баккара сэр Вильямс вздрогнул; и на ere лице внезапно изобразился гнев.
— Ну, — сказал Рокамболь, — если уже я начал, так надо же и кончить… Баккара, то есть нынешней графини Артовой, нет теперь в Париже… Она уехала в начале прошлой осени в Россию и воротится в будущем месяце; ее ждут со дня на день… как видишь, я собрал верные справки.
— Дальше? — написал опять слепой.
— Я уже не раз встречал многих из лиц, знавших виконта де Камбольха и маркиза дона Иниго де Лос-Монтеса. Я так изменился, что никто из них не узнал меня в коже маркиза де Шамери… но графини Артовой я все-таки опасаюсь…
— И хорошо делаешь, — написал слепой.
— Два года тому назад Баккара была на водах в Висбадене, где и познакомилась с семейством герцога де Салландрера. Граф Артов подружился с герцогом, и хотя у Баккара достало такта не сопровождать своего мужа в свете, но её принимают семейно в отеле де Салландрера. Герцогиня и Концепчьона очень любят ее. Именно граф Артов и представил им молодого герцога де Шато-Мальи.
Сэр Вильямс нахмурился.
— Вот видишь, дядя, — сказал Рокамболь, — не выходит ли из всего этого, что у тебя счастливая рука, потому что ведь это ты свел всех этих людей.
Сэр Вильямс глубоко вздохнул.
— Итак, Баккара снова примется за дело… она уже раз отлично надула нас и опять надует, если мы только не примем мер предосторожности.
Вильямс энергично кивал головою в знак своего полного согласия.
— Слушай же, дядя, — продолжал Рокамболь, — я, конечно, не осуждаю твоей вражды к милому братцу, графу де Кергацу, но полагаю, что тебе не худо бы отказаться от нее хоть на некоторое время… Эта вражда не приносит тебе ровно ничего, кроме несчастия. Если бы ты поменьше занимался своим братцем-филантропом и побольше Баккара, то у тебя, наверное, остались бы целы и глаза и язык. Может быть, — добавил Рокамболь, безжалостно насмехаясь, — ты бы, наконец, удалился с твоею красоткою Сарой куда-нибудь в провинцию.
При имени Сары Вильямс побледнел.
— Э-ге! — улыбнулся опять Рокамболь. — Да ты все еще не забыл ее… а?
Лицо слепого перекосилось.
— Ну, — продолжал Рокамболь, — так давай же составлять план, которым отомстим за тебя графине Артовой и вместе с тем вознаградим твою мудрость выдачей тебе Сары.
Сэр Вильямс сделал такое живое движение, которое сразу показало всю его зверскую радость. Рокамболь посмотрел на часы.
— Мы потолкуем об этом вечером, — сказал он, — теперь одиннадцать часов, а я должен ехать на похороны дона Хозе, так как я получаю после него наследство, состоящее из его невесты.
Ровно в полдень печальная колесница выехала со двора отеля де Салландрера.
Вереница траурных карет стояла около отеля.
За колесницей следовала карета, где сидели герцог де Салландрера и испанский священник — духовник герцогини.
Герцог был угрюм и убит горем и как будто провожал смертные останки своего единственного сына.
Когда поезд подъехал к церкви Маделэн, где должно было происходить отпевание, все провожавшие гроб были поражены бледностью герцога и нервною дрожью всех его членов.