Все это я уже во всех подробностях слышал от самого Ивана Ивановича, но все же ловил каждое слово Григория о нем...
Весь этот день провели мы вместе. За обедом Григорий рассказывал о людях мадридского отряда. Он не раз уже ходил с ними "на ту сторону".
– Теперь ты походишь с ними. – Он бросил на меня испытующий взгляд, – Там у тебя будет надежный помощник – советский товарищ Александр Рабцевич. Ои известен здесь под именем Виктор. Старый белорусский партизан, живет в отряде с бойцами. У тебя будет номер в отеле "Гэйлорд", где живут все советские военные советники. Там линия поенной связи: телефон, радио, и я всегда смогу поддерживать контакт с тобой.
Но когда этого потребуют обстоятельства, ты будешь ночевать и в отряде. Знаешь, в Мадриде обстановка такая... как тебе сказать? Ну, не очень надежная: много агентов "пятой колонны", анархисты, троцкисты и всякая другая нечисть... Поживешь, сам увидишь...
МАДРИД -СЕРДЦЕ ИСПАНИИ
Из семи дорог, ведущих к этому географическому центру страны, шесть были перехвачены врагом в непосредственной близости от города. И только Французское шоссе, проходящее через Гвадалахару и Сарагосу, вернее, часть его, примерно на протяжении девяноста километров, находилась в руках республиканцев.
В полночь мы выехали на Французское шоссе у Алькала-де-Эпареса, городка, в котором родился автор "Дон Кихота". До Мадрида оставалось двадцать пять километров. Ровная дорога шла под уклон. Мадрид угадывался по вспышкам разрывающихся снарядов.
Навстречу нам изредка попадались машины с потушенными фарами. Мшу я безмолвные темные окраины, мы въехали на авениду Алькала, идущую к центру города. Когда проезжали парк Ретиро, Григорий сказал:
– Здесь стоит зенитная батарея, и фашисты часто обстреливают парк.
И как бы в подтверждение его слов где-то вблизи парка упал снаряд. А когда мы через минуту объезжали справа арку на площади Независимости, слева от нее разорвался второй снаряд, на мгновение осветив небольшую площадь. Грохот разрыва эхом отозвался в пустынных улицах. С воем пронеслись осколки.
– Мадрид приветствует тебя, – смеясь, сказал Сыроежкин и, похлопав меня но плечу, совсем уж добродушно и очень спокойно добавил: – Скоро привыкнешь...
Я был уверен, что привыкну, по пока чувство тревоги покидало меня. За аркой мы свернули в узкую улочку, носившую имя короля Альфонса XI, и подъехали к небольшому отелю, отведенному под жилье военных советников. Снаружи он казался необитаемым. Из его зашторенных окон не пробивался свет. В подъезде за тяжелой суконной занавесью был вестибюль, едва освещенным синей маскировочной лампочкой. Темная лестница вела на верхние этажи, на третьем нас уже ждали. Теплые рукопожатия и бесконечные распросы о доме людей, оторванных от Родины, обрушились на меня.
На всю жизнь запомнил я тот первый вечер и ночь. После ужина убрали со стола, погасили свет и открыли окна. Мадрид жил обычной жизнью осажденного города, ведь фронт проходил по его западным окраинам в известных уже тогда всему миру предместьях Карабанчель, Каса де Кампо и Университетскому городку. Время от времени где-то в кварталах рвались снаряды, слышалась пулеметная стрельба на ближайшем участке Мадридского фронта у королевского дворца, в полутора километрах от "Гэйлорда".
Сидевшие за столом товарищи не обращали на все это внимания, спокойно продолжая беседу. Я расспршивал их о положении на Мадридском фронте. Против Мадрида мятежники бросили свои самые боевые кадровые части, называемые "регулярес", или марокканский корпус. Командные должности в нем занимали офицеры-испанцы, прошедшие службу в колониальных войсках; их называли "африканистами", и они считались наиболее реакционной частью офицерства испанской армии. Тогда, кроме корпуса "регулярес", под Мадридом стоял иностранный легион Франко, навербованный из авантюристов и уголовников многих стран мира. Любой преступник, совершивший самое страшное преступление в своей стране и бежавший от заслуженной кары, принимался в иностранный легион. Он мог называться любым именем, от него не требовали никаких документов, он давал подписку служить пять лет, после чего получал испанское гражданство и таким образом легализовывался под новым именем, навсегда скрыв свое темное прошлое. Испанский иностранный легион, или терсио, которым одно время командовал Франко, участвовал в подавлении восстаний в Марокко и бастовавших испанских шахтеров в Бискайе. Легионеры отличались холодной жестокостью, они не задумывались, ради чего воюют и чьи интересы защищают. Восемь бандер[4] легиона носили такие названия: "Хабали (дикий кабан), "Орлы", "Тигры", "Христос и непорочная дева", "Великий капитан" – в память о Гонсальво де Кордоба[5], "Герцог Альба", "Валенсуэла" и "Христофор Колум".