Дождавшись, когда дорога опустеет, мы спустились на землю и отошли подальше, укрывшись в густых кустах тамилары у небольшого ручья.
День в ожидании возвращения Виктора тянулся томительно долго. С наступлением темноты мы подошли к условленному месту встречи – белому дорожному столбику с цифрой "пять". Здесь был прямой участок дороги, отлого поднимавшийся в сторону Эскорки. Шоссе хорошо просматривалось в обе стороны. Но с наступлением сумерек дали постепенно расплывались и стушевывались. С моря дул ветер, шумели дубы, журчал ручей, сбегавший с хребта. Ночь наполнялась таинственными звуками. Наш настороженный слух ждал условного сигнала.
Наконец близко ухнул филин. Мы замерли в ожидании. Крик ночной птицы повторился еще два раза. Это был условный сигнал Виктора. Таба ответил. Через несколько секунд тень Виктора легла на светлую ленту шоссе.
– Буэнос ноче, компаньерос, – своим обычным тоном произнес он.
– Не будем терять времени, пошли, – приказал я. – Расскажете все по дороге.
– У них там ничего нет, кроме жандармов, шатающихся парами по рынку и пьющих вино в кабаках. Я говорил с людьми, расспрашивал... Войск здесь нет.
Наступала третья ночь пребывания на острове Майорка. Все было ясно. Надо поскорее возвращаться. Подлодка должна приходить за нами три ночи подряд. Вчера ночью она уже впервые, должно быть, подходила к высокому берегу у места нашей высадки и, не получив ответа на сигнал, опять ушла в море. Придет она и сегодня. Если мы не появимся в течение трех ночей подряд, она уйдет в Барселону, и товарищи будут считать нас погибшими...
До места встречи с С-4 предстояло пройти напрямик километров пятнадцать.
Южнее Ла-Пуэбла мы вышли на дорогу в Муно. В темноте можно было идти по проселку, что тянулся среди оливковой рощи. Полями мы обошли спящее Муно и вновь вышли на дорогу, ведущую в Санта-Маргариту. На полпути нужно было свернуть влево к берегу и пройти еще три километра до места встречи с подводной лодкой.
Ясная ночь. Над нами южное небо, усеянное звездами. Слышится треск цикад. У земли зеленоватыми огоньками носятся светлячки.
Мы тихо говорим о том, что все было бы по-иному, имея мы на острове своих людей, у которых можно укрыться,
– Арре, арре! – раздалось за поворотом дороги.
Мы залегли. Послышался легкий скрип. Два рослые мула, запряженных цугом, вытащили из-за поворота тяжелую повозку на двух огромных колесах. Высоко от земли, над мулами, под круглым матерчатым тентом сидел возница и что-то вполголоса напевал. Его лицо чуть-чуть розовело при каждой затяжке сигаретой.
Не сговариваясь, мы вышли на дорогу.
– Ойга ме, омбре[36], – негромко сказал Виктор, вплотную подходя к повозке. Таба шагнул вслед за ним и взял за узду переднего мула. Повозка остановилась.
– Кто там? – спросил возница, машинально натягивая вожжи. Собачонка, бежавшая под телегой, меж колес, подошла обнюхать нас.
– Спички есть? – спросил Виктор.
– Есть, – спокойно ответил крестьянин и спрыгнул на землю. Это был человек лет двадцати пяти. Из кармана короткой куртки он достал спички и протянул нам. Мы угостили его куревом, не торопясь начать разговор.
"Если удастся договориться с этим человеком, то Виктор отправится в Барселону, а мы с Габой на некоторое время останемся на острове", – подумал я,
– Алеманос?[37] – спросил возница, пытаясь получше разглядеть нас.
– Нет...
– Итальянос!
– Нет...
– Кто же вы? – без тени тревога спросил испанец.
Видимо наше произношение выдавало в нас иностранцев.
– Републиканос! – с расстановкой произнес Виктор.
– Реп... – Возница запнулся на этом слове. Рука с сигаретой повисла в воздухе, и, не говоря ни слова, он полез и повозку.
– Не спеши, приятель. Мы ничего плохого тебе не сделаем. Ты должен помочь нам. Мы сражаемся за свободу, против помещиков, за то, чтобы отдать землю крестьянам. Разве ты не слыхал об этом? – начал я. – Помоги нам, устрой на ночлег, расскажи, кто у вас сочувствует республике...