Выбрать главу
Я пошел назад и клялся Всей душой отдаться мщенью, Но, сто раз отдав ей душу, Вижу я, что мстить мне нечем.

Все продвигались вперед, восхищенные остроумием и изяществом Дианы, которые проявлялись во всем; особенно был ею доволен герцог, решивший оказать ей милость: он уже оказал бы ее, если бы видел, что Диана не прочь жениться, потому что у него с герцогиней уже несколько раз заходил разговор о том, чтобы женить нового майордома на камеристке герцогини, которую та любила и баловала, но Диана всеми возможными способами избегала того, что было для нее невозможно.

Герцог расположился в столице со всею роскошью, подобающей такому вельможе, как он. Он часто бывал во дворце, и Диана всегда его сопровождала в его карете; она превратилась в неусыпного Аргуса, стремясь увидеть на улицах или во дворцах и галереях королевского дворца Селио, который, закованный в цепи, пребывал в индийской Картахене.

Король часто выходил на балкон, с которого были хорошо видны ворота замка, чтобы наблюдать через оконные стекла, как прибывают гранды.

Судьбе Дианы, которая уже устала от разных превратностей, было угодно сделать так, чтобы однажды, когда экипажи въезжали в ворота и выезжали из них, какой-то слуга допустил грубость по отношению к герцогу, и так как все, кто был с герцогом, пришли в замешательство, потому что придворными они стали совсем недавно, то Диана, к счастью, упражнявшаяся когда-то со своими служанками на тех вороненых шпагах, которыми пользовался Октавио, ее брат, и Селио, мгновенно соскочила с подножки кареты, и никто не успел даже оглянуться, как она нанесла оскорбителю ловкий удар кинжалом. Это вызвало общее смятение, конец которому положило властное вмешательство герцога, приказавшего Диане следовать за ним до самых дверей королевской приемной.

Король принял герцога, и так как он, говоря с ним, не переставал улыбаться, герцог спросил, что вызвало улыбку его величества. На это король ответил: «Ловкость вашего дворянина, который нанес удар кинжалом человеку, допустившему по отношению к вам дерзость». Герцог, видя, что государь в хорошем расположении духа, стал ему расхваливать и превозносить достоинства, дарования и мужество Дианы так, что король пожелал ее видеть; и Диана предстала пред королем и поцеловала его руку. Осанка Дианы, ее изящество, скромность и непринужденность манер побудили короля попросить у герцога, чтобы тот уступил ему своего верного слугу. Герцог ответил, что, хотя он чрезвычайно им дорожит, все же с самого начала аудиенции он намеревался предложить его государю.

Ваша милость, сеньора Леонарда, вероятно, довольна улучшением в судьбе Дианы, так как она стала служить королю Испании и за несколько дней в такой мере завоевала его любовь, что в тысяче разных случаев он поступал по ее усмотрению, и постепенно через ее руки стали проходить все более значительные и важные бумаги. Но я заверяю вас, сеньора Леонарда, что Диану не радовало все это, потому что душа ее разрывалась между двумя Селио, которые были далеко от нее: один — в Индиях, другой — близ Пласенсии. Один — ее супруг, а другой — сын.

Дарования и услуги Дианы настолько усилили любовь к ней короля, что перед тем, как герцог покинул двор, король отблагодарил его за все, что он сделал для Дианы: по просьбе герцога король назначил его командором Алькантары[89] и пожаловал его младшему брату шесть тысяч дукатов содержания.

Красота голоса Дианы во дворце не осталась тайной, хотя в своем новом положении и при новых занятиях она старалась скрыть его. Так уж повелось, что, достигнув положения в обществе, человек отворачивается от муз, ибо ошибочно считает, что тому, кому небо даровало способности к пению, рисованию или сложению стихов, недоступны иные занятия, и говорит об этих своих способностях как о чем-то позорном. Но ведь известно, что Александр играл на лире и пел, а Октавиан[90] сочинял стихи, что, однако, не помешало первому завоевать чуть ли не всю землю, а второму — поддерживать мир.

Сын одного знатного вельможи ухаживал за придворной дамой, которой чрезвычайно хотелось послушать пение Дианы, чья наружность и ум не были ей неприятны. С большой настойчивостью она стала просить возлюбленного, чтобы тот уговорил Диану спеть ей как-нибудь вечером. Диана, чтобы не навлечь его неудовольствия и полагая, что ничего не случится, если об этом узнают, около часу ночи спела на террасе следующее:

Лес, мне жизнь давала много Поводов слагать напевы. Случаев мечтать о славе И причин влюбляться нежно.
Ты тоску мою узнаешь, Ты поймешь мое блаженство, Ибо зазвучит мой голос Под твоей безмолвной сенью.
Лес, излить свои печали Побоялся я в деревне. Где подслушает их зависть, Чтобы осквернить насмешкой.
Здесь же, в чаще, я спокоен. Ибо, если и лепечет Ключ, моим словам внимая. Он забудет их мгновенно.
Долго пленником томился Разум мой в дворцах Цирцеи, Покоряясь безотрадно И страдая безответно.
Как ее пороки видеть Мог он, превращенный в зверя? Нет, плоха любовь такая, О которой сожалеешь!
Но владычицу иную, Друг мой лес, избрал теперь я. Красоту ее бессильно Описать воображенье.
Очи — словно две картины… Нет, сравнение неверно: То, что дивно на картине, В жизни лучше несравненно.
В них гляжу я и, ликуя, Их считаю чудом света. Ибо, словно два светила. Эти очи чудно блещут.
В них живут два живописца, Двое юношей прелестных, Кем и я в очах-картинах Был подчас увековечен.
Эти очи сообщают Красоту двум аркам черным. Ибо все, что рядом с ними. Украшает их соседство.
И природой и богиней. Украшающей в апреле Луг и лес нарядом новым, Пурпур губ ее расцвечен.
Алых роз, даримых маем Смертным людям в честь Венеры, Роза уст ее багряней; Но она грозит мне смертью.
Эта роза — из кораллов, А под ними — нити перлов, И о них не я словами, А она расскажет смехом.
Руки у нее — как мрамор, Пальцы — как Амура стрелы; Ведь лучи из льда бросало б Солнце, будь оно из снега.
Я смолкаю, ибо знаю, Что, продолжив восхваленья. Буду принят за счастливца,— Я же лишь безумец бедный.
Расскажи я, как возвышен Дух в ее прекрасном теле, То, как в зеркале, предстал бы Всем ее рассудок светлый.
И не три, а больше граций Появилось бы у древних, Если бы они увидеть Грацию ее успели.
От красы ее жестокой Я шесть лет спасаюсь бегством. Но с лихвой свиданьем каждым Долг оплачен шестилетний.
Не живу, а умираю Я от встречи и до встречи. Я клянусь бежать и тут же Думаю о возвращенье.
Я исполнен странным чувством — Смесью ревности с блаженством, Ибо к собственному счастью Я испытываю ревность.
Я погиб, коль правдой станет То, что мне всего страшнее, И боюсь об этом думать. Чтоб не пасть от страха мертвым.
вернуться

89

Алькантара — крупнейший после Сантьяго духовно-светский рыцарский орден в Испании.

вернуться

90

Александр Македонский (356–323 до н. э.) — крупнейший полководец и государственный деятель древнего мира. Октавиан — римский император Август (27–14 до н. э.), действительно писавший трагедии, эпиграммы и стихотворения.