- ...Так что же товарищ Литвинов скажет нам как народный комиссар иностранных дел и как большевик? Как он ответит, глядя в глаза своим товарищам?
"Оказывается, Сталин еще что-то говорил" - понял Максим Максимович. Это был добрый знак - знак того, что не все еще потеряно. Нужно только постараться, чтобы загладить свою вину, получить возможность исправить ошибку. Резко повернув на сто восемьдесят градусов, Литвинов зачастил:
- Сегодня же будут подготовлены официальные уведомления правительствам Финляндии, Эстонии и Латвии о целях и задачах конвоев. Комиссариат иностранных дел подготовит заявление в Лигу Наций об исполнении ее решения и обращение ко всем странам-участницам о мирных намерениях Советского Союза. Письмо королю Дании, как главнокомандующему флотом и отношение к Главному штабу датского военного флота о предоставлении лоцманов на основании предыдущих договоренностей. Отношение в наркомат финансов о подготовке оплаты лоцманских услуг, а также услуг по бункеровке и закупкам свежего продовольствия. Отношение в Копенгагенский порт, об остановке и погрузке заказанной провизии. Депеша в МИД британской империи, о проходе конвоев через Ла-Манш, как зону ответственности британского королевского флота...
Литвинов говорил все быстрее и быстрее, захлебываясь, торопясь перечислить все необходимые документы, письма, депеши, ноты, уведомления. Их названия и адресаты громоздились уже подобно Памирским вершинам, стремясь догнать и перегнать пики Ленина и Сталина, а наркоминдел все не останавливался. В его голове раскаленным шилом пылала спасительная мысль: если обрисовать всю сложность проблемы, то его не сместят прямо сейчас! Коней на переправе не меняют! А потом - о, потом он докажет свою верность, подтвердит свою нужность и необходимость. Только бы вот сейчас... И он с каким-то отчаянным остервенением придумывал все новые и новые документы.
Сталин благосклонно внимал разошедшемуся главному дипломату СССР. Ворошилов быстро устал от обилия перечисляемых названий и должностей, потерял нить Литвиновских разглагольствований и теперь яростно пытался вновь уловить их смысл. Каганович отрешенно думал о своем, в частности о том, откуда взять дополнительно пятьдесят паровозов? И пятьсот вагонов. Как минимум. Берия слушал наркома иностранных дел, усмехаясь про себя. Он уже давно раскусил хитрость Литвинова, и теперь только и ждал того момента, когда тот, окончательно обалдевший от пережитого ужаса, пойдет по кругу. Точно пони в цирке.
Не дождался. Сталин остановил разошедшегося наркома и мягко заметил:
- Все это очень важно, товарищ Литвинов, но мы здесь - не специалисты в дипломатических хитростях. Не разбираемся в них, да ним и не надо, - он доброжелательно кивнул Максим Максимычу, - У нас ведь есть вы. Нам с товарищами интересно другое: все эти дела будут выполнены к середине марта?
- Так точно, товарищ Сталин! - ответил Литвинов по-военному, изо всех сил стараясь встать по стойке "смирно", чем вызвал у Ворошилова и Берии слабые улыбки. - Я ручаюсь за товарищей из моего... нашего наркомата!
- Вот и хорошо. Думаю, что если к товарищу Литвинову нет вопросов, мы его отпустим? У него очень много дел.
Литвинов пропустил последнюю шпильку Сталина мимо ушей и вылетел из кабинета только что не бегом. Он так торопился в наркомат, что Поскребышев догнал его лишь на пороге приемной. Глядя сквозь Литвинова своими неестественно светлыми глазами, он протянул Максиму Максимовичу кожаную папку:
- Вот, товарищ Литвинов. Вы забыли...
- Закончить бункеровку!
По этой команде огромный, армированный стальной проволокой рукав, протянутый от танкера "Эмбанефть" к крейсеру "Красный Кавказ", был отсоединен от приемной горловины и сброшен за борт. По зеленоватой воде тут же расплылось черное мазутное пятно. Оно истончалось, светлело, и, наконец, осталось только переливающейся радужной пленкой, которую тут же разорвали на части невысокие волны.
Помощник командира посмотрел на часы и изобразил на лице нечто, долженствующее означать: "Плохо, плохо, очень плохо!". Хотя на самом деле душа его пела от радости: бункеровка окончена на семнадцать минут раньше назначенного срока. Молодцы, краснофлотцы!
Эскадра начала перестраиваться в походный ордер. "Красный Кавказ" встал в голове строя, и пока остальные корабли и суда занимали свои места, капитан Заяц решил провести авиаразведку. На крейсере развернули катапульту и в небо взвился старенький "карлуша". Это был "КР-1" - "корабельный разведчик первый" - летающая лодка Хейнкеля, закупленная еще в тридцатом году, получившая среди пилотов и матросов неофициальное прозвище - "карлуша" или "кряк" - за напоминавший карканье или кряканье характерный звук при запуске двигателя. Покачав крыльями, "карлуша" начал быстро уменьшаться в размерах, пока и вовсе не истаял в сине-зеленом зимнем небе Средиземноморья.