Как бы в ответ на все эти досужие мысли, рот его скривился в язвительной усмешке. Ведь это чистейшей воды безрассудство! О каком покое можно говорить, пока душу терзает неукротимая ненависть к испанцам? И в его сердце не может быть места другим чувствам, пока там властвует страстное желание отомстить тем, кто уничтожил его надежды и безжалостно поломал ему жизнь в тот роковой день три с половиной года назад. Не могло быть и речи о том, чтобы жениться, растить дочерей и сыновей, становиться примерным семьянином, пока Диего Дельгато остается безнаказанным.., пока его преследуют воспоминания о миндалевидных сапфировых глазах и чувственных податливых губах, пылающих от его поцелуев.
Часто, вспоминая события на поляне маленькой тропической рощи, Габриэль недоумевал и подолгу размышлял над тем, что там произошло, пытаясь найти своим действиям и неожиданному поведению Марии Дельгато приемлемое объяснение. Собственное поведение он понимал прекрасно — долгое время у него не было женщины, а Мария, безусловно, была красива, молода и очень соблазнительна. Немногие мужчины устояли бы перед ее прелестями. Но как можно объяснить ее странную уступчивость и покладистость? Наконец приемлемый, с точки зрения Габриэля, ответ был найден. Должно быть, она хотела, чтобы он потерял бдительность, и своими сладкими поцелуями, призывными телодвижениями распаляя в нем желание все больше и больше, в конце концов обезоружила его, сделав своим добровольным пленником, пока Хуан Перес со своими людьми не вышел на след и не обнаружил его. С тех пор Габриэль тысячи раз проклинал Марию и свою собственную глупость, постоянно напоминая себе о хитрости и жестокости всех Дельгато.
Его пальцы непроизвольно коснулись свободно охватывавшей шею широкой золотой цепочки, которую он носил вместо металлического невольничьего ошейника. И если для всех остальных это была просто мастерски сделанная красивая вещь, то для Габриэля она служила постоянным напоминанием о вероломстве Дельгато. Он с гордостью носил ее как символ выпавших на его долю страданий, так же как и большую золотую серьгу в ухе, означавшую принадлежность к береговому братству. Широкое золотое кольцо серьги крепилось к большому изумруду, такому же зеленому, как и его глаза. Эта красивая дорогая вещь досталась ему после первого же совершенного на испанцев набега, и изумруд для него символизировал не только удачу, но и начало возмездия.
Послышался стук в дверь и, вздрогнув от неожиданности, Габриэль оторвался от своих грустных мыслей.
— Войдите! — громко крикнул он.
Массивная дверь отворилась, и на пороге появился здоровенный детина огромного роста — кожа цвета кофе с молоком, голова начисто выбрита; в каждом ухе болталось по тяжелой серьге, два кожаных ремня крест-накрест пересекали мускулистую грудь, на одном боку у него висела сабля, на другом — пара пистолетов. Из одежды на нем были только мешковатые темно-лиловые штаны, доходившие до колен. В руках он держал две большие оловянные пивные кружки.
— Мой капитан, я принес немного холодного пунша, давайте выпьем за успех безумного плана Гарри Моргана, который собирается напасть на Пуэрто-Белло, а? — И лицо его расплылось в широкой улыбке.
В зеленых глазах Габриэля заблестели веселые искорки, и он протянул руку за кружкой с пуншем — смесью из рома, воды, сахара и мускатного ореха, — сухо при этом заметив:
— Опять ты подслушиваешь, Зевс? Почти с ангельским выражением лица Зевс пробормотал:
— Но, мой капитан, дверь была открыта — совсем чуть-чуть, вы ведь понимаете, — и, конечно, мне пришлось стоять рядом, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не потревожил вас с адмиралом. Я не виноват, что у адмирала такой громкий голос, — добавил он в свое оправдание.
Габриэль фыркнул, но ничего не ответил. Он давно понял, что ругать Зевса совершенно бесполезно. После того как в кровавой бойне, разгоревшейся у побережья Кубы неподалеку от Гаваны, он спас Зевсу жизнь, тот по собственному желанию стал его телохранителем. Но бывали времена, когда Габриэль не мог понять, благо это или наказание. Конечно, хорошо быть уверенным, что в гуще схватки тебя всегда прикроет со спины этот отлично владеющий клинком гигант. Устраивало Габриэля и то, что в случае необходимости он безбоязненно оставлял корабль в умелых руках Зевса и, ежедневно находясь среди отчаянных и грубых людей, мог смело доверить ему свою жизнь. Зевс же полагал, что взамен за такую опеку и преданную службу он должен знать все касающееся капитана. У Габриэля не могло быть секретов от Зевса, потому что тот присвоил себе право контролировать все события жизни капитана, невзирая на то, нравилось это ему или нет. Если Габриэль покупал себе что-нибудь из одежды и это не нравилось Зевсу, новая вещь через некоторое время каким-то образом исчезала из гардероба. Если Габриэль брал себе в любовницы женщину, которая не соответствовала представлениям Зевса о типе женской красоты, достойном его капитана, женщина тоже исчезала таинственным образом. После того как это случилось дважды, Габриэль гневно спросил:
— Что ты, черт возьми, сделал с ними? Невинно глядя на капитана, Зевс мягко сказал:
— Нет-нет, мой капитан! Убийство хорошо только тогда, когда человек не хочет проявлять благоразумие, а эти женщины были вполне удовлетворены пригоршнями дублонов, которыми я их наградил. Все очень просто. Не беспокойтесь о них — это обычные шлюхи, недостойные вас.
Благодаря глубокой взаимной симпатии, которая их связывала, Зевс совершенно точно знал, когда он может безнаказанно вмешиваться в жизнь Габриэля, а когда нужно вести себя очень осторожно. В данном случае, поняв, что Габриэль не собирается бранить его, он удобно расположился в кресле, которое всего несколько минут назад освободил Морган.
— Когда мы поднимаем якоря? — спросил Зевс, испытующе глядя на Габриэля.
Габриэль улыбнулся. Больше всего на свете Зевс любил наводить порядок в его жизни и драться с испанцами. Но в отличие от Габриэля он не испытывал к испанцам особой вражды, просто они становились его добычей.
Они были примерно одного возраста, оба не имели себе равных в бою, но жизненный путь одного не имел ничего общего с опытом прожитых лет другого. Зевс родился на острове Св. Джона; его мать — миловидная женщина, в жилах которой текла восьмая часть негритянской крови, — понравилась одному из флибустьеров. И когда она умерла при родах, отец сам взялся за воспитание сына. Большую часть жизни Зевс провел в Тортуге, логове порока и разврата, где можно было встретить любого мошенника или головореза с Карибских островов. Его отец, француз по происхождению, был образованным человеком, что редко встречалось среди пиратов. И до своей гибели в пьяной драке десять лет назад он научил сына многим вещам, в том числе и грамоте. Ходили слухи, что отец Зевса был младшим сыном какого-то маркиза и что необузданный нрав и беспробудное пьянство послужили причиной его изгнания из общества. Было это правдой или нет, неважно, но одно было совершенно ясно: он привил своему сыну элементарные основы поведения в обществе, принятые в аристократической среде, и Зевс мог, когда ему это было нужно, принять вид благородного джентльмена. Но он предпочитал вести жизнь морского разбойника, и они с Габриэлем составляли непобедимую пару.
Прежде чем ответить на вопрос, Габриэль отпил из кружки большой глоток огненной жидкости. Затем поставил кружку на длинный дубовый стол и тихо сказал:
— Через неделю. — Бросив насмешливый взгляд па своего друга, он сухо добавил:
— Как ты слышал, место встречи Морган назвал Большую банку в двенадцати милях к западу от побережья Кубы, а саму встречу назначил на конец месяца. Ты можешь сказать ребятам о встрече, но не проговорись насчет Пуэрто-Белло. Держи язык за зубами — Гарри Моргану не понравится, если кто-то вроде тебя будет болтать о его планах.