Должно быть, Зевс почувствовал ее испуг, потому что, обняв Марию за плечи огромной ручищей, мягко сказал:
— Не волнуйся, малышка, с ним все будет в порядке. Не бойся, он не отдаст тебя дю Буа.
Мария чувствовала себя спокойно, стоя рядом с Зевсом, и, поймав на себе жадный взгляд дю Буа, еще сильнее прижалась к великану. Немного успокоившись, она осмотрелась, но увиденное вновь повергло ее в панику. Сколько грубых и жестоких лиц! Боже! Между ней и этими людьми стоит только один человек — Габриэль Ланкастер. Но и он ненавидит ее. Она содрогнулась при этой мысли, но тут из дома алькальда появились Морган и Габриэль.
Дальше события развивались с невероятной быстротой. Мария едва успела понять, что Габриэль и Зевс готовы выкупить ее и Пилар, как вперед вышел дю Буа. Он держал в руке саблю, и Мария поняла, что поединок неизбежен. Ее сердце бешено забилось, когда она увидела медленно спускающегося по ступеням Габриэля. Он тоже был готов к бою. О Боже! Неужели они встретились только для того, чтобы он вновь рисковал своей жизнью.., ради нее.
На площадь уже опустились сумерки, но небольшой пятачок, образованный зеваками, в центре которого кружили два человека, был освещен факелами, и отсвет их пламени плясал на булыжной мостовой, выхватывая из темноты дикие лица пиратов. Сборище было живописным: вооруженные до зубов люди, увешанные пистолетами, ножами, саблями; некоторые держали даже пики. У большинства были длинные до плеч нечесаные волосы, но попадались и бритые, как у Зевса, головы, и модные украшенные перьями шляпы, и повязанные вокруг голов пестрые носовые платки. Одежда тоже отличалась большим разнообразием цветов и фасонов: от простых рубах и штанов до явно краденных шикарных нарядов — шелковых халатов, гонких чулок, атласных камзолов и воротников тончайшего кружева. Но одно объединяло этих людей — на всех лицах лежала печать дикой и порочной жизни, которую они вели. Мысль о том, что будет с ней, если Габриэль проиграет эту схватку, привела Марию в ужас. От страха она закрыла глаза и принялась молиться.
Звон клинков мешал ей сосредоточиться, и она, затаив дыхание, стала следить за разворачивающимся перед ее глазами поединком. В свете факелов мелькали то иссиня-черные волосы Габриэля, то отливающая золотом голова дю Буа.
Француз дрался яростно, умело отбивая каждый выпад, каждый удар Габриэля и отчаянно пытаясь заставить противника сделать какой-нибудь промах. Но недаром Габриэль славился своим мастерством — ни разу не дал он клинку противника коснуться себя. Ловким приемом обманув соперника, он вонзил саблю в его правую руку. Взвыв от ярости и боли, дю Буа выронил саблю и левой рукой зажал глубокую рану. Голубые глаза француза пылали ненавистью.
— Придет день, Черный ангел, — прохрипел он, — и ты заплатишь за это!
— Для меня будет огромным удовольствием встретиться с тобой еще раз, когда бы ты ни пожелал, дю Буа, — насмешливо сказал Габриэль и откланялся с оскорбительной для француза торжественностью. Затем, повернувшись на каблуках, он подошел к дому алькальда, на верхней ступени которого стоял Морган. — Я могу быть свободен? — спросил он сухо. — Или кто-то еще хочет предъявить права на этих женщин?
На площади воцарилось молчание. Через минуту Габриэль и его спутники уже направлялись к приготовленному для них богатому купеческому дому. Всю дорогу он поддерживал падавшую от усталости Марию за талию, но на подступах к дому неожиданно подхватил ее на руки и так и внес в дом. Остановившись перед дверью, за которой располагались предназначенные для него покои, он странно посмотрел на Марию. Его глаза были совсем близко; кровь застучала у нее в висках, и сердце забилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Она с трудом сглотнула — от переживаний у нее пересохло во рту — и наконец решилась спросить:
— Что ты собираешься со мной сделать? Странная улыбка промелькнула на лице Габриэля — она не была доброй, но и злой ее тоже назвать было нельзя.
— Хочу узнать, так ли сладко отмщение, как мне однажды показалось, — сказал он хрипло, открывая ногой дверь.
Глава 5
Габриэль плечом толкнул дверь, и она с шумом захлопнулась за ними. Не торопясь оглядев внушительные покои, он увидел в дальнем конце раскрытые створки другой двери, за которой оказалась еще одна комната более скромных размеров. Заглянув туда, он обнаружил третью дверь, которая, как он решил, вела в приемную. Судя по обстановке обеих комнат, можно было с уверенностью сказать, что здесь обитал сам хозяин дома.
Вдоль стен цвета слоновой кости стояла массивная мебель темного дерева, сделанная в испанском стиле и обильно украшенная резьбой. Натертые до блеска полы были покрыты яркими мавританскими коврами, но главное место в комнате занимала возвышающаяся на помосте огромная кровать с балдахином. Она была задрапирована тонкой, как дымка, нежно-кремовой тканью, служившей защитой от москитов.
Габриэль подошел к кровати, слегка отодвинул в сторону легкий полог и бросил Марию на огромную пуховую перину. Она упала на спину, и шелковые юбки платья взметнулись с легким шелестом. Решив сохранять спокойствие, чего бы ей это ни стоило, она взяла себя в руки и, приподнявшись на локтях, с серьезным видом посмотрела на Габриэля, как бы вопрошая: что же за этим последует? Не набросится ли он на нее, как дикарь?
Габриэль стоял у кровати, восхищенно взирая на свою пленницу. Как же она была хороша! Взметнувшиеся юбки позволяли увидеть маленькие точеные ножки, глубокий вырез платья открывал прелестную грудь, а чудесные длинные волосы разметались по плечам. Ярко-синие глаза, от волнения ставшие почти фиолетовыми, настороженно смотрели на него, а чудесно очерченные розовые губы откровенно манили. Габриэль почувствовал неудержимое волнение. Что это? Страсть? Желание? Или другое, менее возвышенное чувство? Он злился на свою слабость: вместо того чтобы думать о мести и воспользоваться создавшимся положением, он забыл обо всем на свете и не видел ничего, кроме прекрасных глаз, в которых ясно отражалось нарастающее чувство тревоги.
Когда он сражался с мужчинами, ему были неведомы компромиссы, но обращаться с женщинами и детьми с бессмысленной жестокостью он не мог — воспоминания о смерти жены и постоянно терзающие его душу мысли о судьбе сестры, которую, возможно, постигла та же участь, служили горьким примером бесцельно погубленных невинных жизней. Не будучи в силах ожесточиться по отношению к Марии, он с удивлением заметил, что наперекор всем мыслям о мести у него появилось безумное желание взять ее на руки, приласкать, сделать для нее нечто такое, чтобы прекрасные глаза раз и навсегда перестали смотреть на него так недоверчиво и тревожно.
Стряхнув оцепенение, он заставил себя вернуться на землю и вспомнить, что Мария Дельгато вовсе не, невинная жертва — она сестра его злейшего врага, и он будет последним дураком, если позволит поколебать свою решимость. Разве Диего сжалился над молодостью и красотой Каролины, разве не обрек он ее на рабство, унижение и, вероятно, смерть? Нет! И он тоже не отступит! Да поможет ему Всевышний!
Разозлившись на себя за нерешительность и решив больше не церемониться, Габриэль сел на край кровати и грубо притянул к себе Марию. Пытаясь усмирить мечущуюся от страха девушку, он крепко обнял ее и, не обращая внимания на сопротивление, приник к ее губам.
Он пытался быть с ней грубым и бесчувственным, надеясь, что это поможет преодолеть невесть откуда появившуюся и совершенно несвойственную ему сентиментальность, но кроме неприятного чувства неудовлетворенности не испытал ничего. Не возникло ни радости, ни восторга от того, что он наконец-то держит ее в объятиях, и в поцелуе его было какое-то отчаяние, словно он силой заставлял себя ощущать всю прелесть этого волнующего момента.