Толстое лицо дворецкого перекосилось от страха.
— Ста.., старый хозяин приказал.., и я.., думал…
— Я не старый хозяин! — зло процедил Габриэль сквозь зубы. — Я буду распоряжаться в этом доме ровно столько, сколько мы пробудем в Пуэрто-Белло. И пока я здесь, вы проследите, чтобы этих людей кормили по-человечески. Иначе я сдеру с вас шкуру и повешу ее у себя в доме на Ямайке! Ясно?
Побледневший дворецкий подобострастно закивал головой.
— Они должны хорошо питаться, — продолжал Габриэль, — и я посоветовал бы вам не наживаться на этом… — И, обернувшись к Марии, которая с интересом наблюдала за происходящим, мрачно заметил:
— Я не очень похож на твоего брата, не так ли? Мне не доставляет удовольствия морить голодом тех, кто на меня работает. — Он приподнял ее за плечи и поставил перед собой. — Но те, кто у меня служат, должны исполнять мои прихоти. И только я решаю, каковы их обязанности… Ты, чаровница, больше всего устраиваешь меня в постели.
Мария задохнулась от негодования, а он, не обращая на нее внимания, обвел взглядом слуг, жмущихся друг к другу от страха, и холодно сказал:
— Она никогда больше не должна здесь появляться. Эта девушка служит мне и только мне! — Он посмотрел на пунцовое от стыда лицо Марии. — Если она ослушается меня и кто-то из вас ей поможет… Я велю запороть того до полусмерти. Повинуйтесь мне, и вы убедитесь, что я щедрый хозяин, ну а если предадите.., пеняйте на себя!
Поняв по испуганным лицам слуг, что смысл сказанного дошел до них, Габриэль сменил тон.
— Ну а теперь нагрейте еще воды. — Он посмотрел на перепачканную одежду Марии и поморщился. — Ты, дорогая, нуждаешься в ванне. — Но, увидев, что слуги все еще стоят в оцепенении, мягко добавил:
— Я хочу, чтобы вы сделали это немедленно.
Все моментально закипело вокруг, все засуетились, а Габриэль, крепко взяв Марию за руку, вышел из кухни, уводя ее за собой. Она начала было сопротивляться по дороге, но попытки вырваться из его рук были равносильны попыткам остановить ураган, и, поняв это, Мария покорно пошла за ним.
Дойдя до своих покоев, Габриэль ногой распахнул дверь и почти силком втащил туда Марию и, только затворив за собой дверь, отпустил ее.
— Ты меня удивляешь. То ты со страстью отдаешься мне, то поджидаешь меня с ножом, а сегодня… — Он нахмурился. — Что ты придумаешь сегодня, моя дорогая? Чего ты пытаешься добиться своими дурацкими выходками? Чтобы я пожалел тебя? Или раскаялся, что взял тебя в плен? Или ты стараешься возбудить к себе сочувствие среди слуг? А может, ты просто извращенка?
Наверно, он был прав, но она не могла ответить ни на один из этих вопросов. Как убедить его, что это — наказание, которое она избрала для себя, что, унижаясь, она искупает свой страшный грех? Как объяснить ему, что, воздвигая между ними барьеры, она пытается предотвратить новую беду? Как передать этому смуглому чужаку, что ее душа разрывается при мысли о тех несчастных, которые страдают в разграбленном городе, что она считает малодушием наслаждаться жизнью с тем, кто повинен во всем этом. Не зная, как выразить свои чувства, и боясь вновь отступить перед его обаянием, Мария сказала:
— Я твоя пленница, и мне казалось, что при той вражде, которая с давних пор существует между нашими семьями, было бы совершенно естественным, если бы ты отправил меня работать вместе с другими слугами. Ведь Диего именно так поступил с тобой. Как же я, его сестра, смею рассчитывать на другое отношение?
— Значит, если твой брат жестокий и бесчеловечный мерзавец, я должен быть таким же?
— Как ты можешь так говорить о моем брате! — с негодованием крикнула Мария. — Разве ты лучше? Не ты ли убивал безоружных людей, когда ворвался в город со своей бандой? Грабить мирных жителей! И разве не силой ты взял меня?
— Тебя? — переспросил Габриэль. — Если мне не изменяет память, тебя никто не заставлял, совсем наоборот, ты сама хотела этого, очень хотела…
Зачем он облек в слова то, что она чувствовала, но боялась произнести, в чем не хотела признаться самой себе?
— Нет! Никогда! Никогда женщина из рода Дельгато добровольно не ляжет в постель с Ланкастером! — крикнула Мария и ударила Габриэля по щеке. Он закрыл глаза и как будто оцепенел.
— Никогда больше не смей этого делать. — В его голосе звучала угроза. — Боюсь, тебе не понравится мой метод обучения хорошим манерам.
— Мне все не нравится в тебе, — сказала Мария, усмехнувшись, — так что можешь не стараться — ты меня не удивишь.
Она была похожа на маленького взъерошенного котенка, и у Габриэля не было ни малейшего желания воевать с ней.., во всяком случае сейчас. Она выглядела очень уставшей и подавленной. К тому же ему хотелось любить ее, а не рассуждать о горе, которое их семьи причинили друг другу.
Потерянная и несчастная стояла перед ним Мария.
Как хотелось и ей, выкинув из головы все обиды, броситься в его объятия и забыть обо всем. Однажды она позволила себе поступить так… Но это не должно повториться, иначе она предаст и семью и родную страну. Ненависть и презрение — вот чувства, которые должны руководить ею.
Она украдкой взглянула на Габриэля. Между ними не может быть ничего, кроме вражды, и с его стороны нечестно проявлять к ней показанное внимание. Как это несправедливо, что ее сердце радостно замирает при виде его. Ну почему ее неудержимо тянет к нему? Нет, ей нельзя думать об этом. Ведь он Ланкастер, а она Дельгато, и ее долг поддерживать честь своей семьи.
Глава 8
Услышав шум за дверью, ведущей в соседнюю комнату, Габриэль обратился к Марии.
— Должно быть, ванна готова, — улыбнулся он. — Я с удовольствием исполню роль твоей горничной.
— Мне не нужна ничья помощь, а уж тем более твоя!
Габриэль язвительно усмехнулся:
— Не забывай, что решения здесь пока принимаю я! И уж если я чего-то захотел, меня не остановить.
Прежде чем Мария смогла ответить, он подхватил ее на руки и отнес в смежную комнату, где уже стоял большой медный чан, на три четверти наполненный горячей водой, рядом лежал большой кусок ароматного мыла. “Наверно, не будет большим грехом позволить себе помыться, — подумала Мария, — но я не дам ему прикоснуться к себе”. Она грустно вздохнула: можно думать все что угодно, он все равно поступит по-своему.
— Отпусти меня! — скомандовала Мария. Ее тело начало реагировать на его близость, и ей это не нравилось.
— Все, что пожелает миледи. — Он осторожно поставил Марию на пол и начал искать застежки на ее одежде.
— Оставь меня! — резко сказала Мария, ударив его по рукам. — Я могу помыться сама!
— Думаешь так просто лишить меня этого удовольствия? Вряд ли тебе это удастся.
Его пальцы были быстры и проворны, и, несмотря на сопротивление Марии, через несколько секунд на ней не осталось ничего. Красная от смущения, она была готова провалиться со стыда.
— Боже правый! Как же ты хороша! — с благоговением произнес Габриэль, и его руки медленно заскользили по ее плечам, талии, бедрам. Он наклонил голову и стал целовать ее груди, нежно шепча:
— Такие маленькие, такие сладкие.., и мои. К своему стыду, Мария почувствовала, как упоительная истома начала разливаться по всему телу.
Она испугалась и отпрянула от него.
— Умоляю, пожалуйста, прекрати! Ни один мужчина не видел меня обнаженной, никогда не прикасался ко мне так, как это делаешь ты. Пожалуйста.., остановись… — Мария подняла голову.
На нее смотрели потемневшие от нахлынувшей страсти глаза.
— Ты думаешь, я не знаю? Но теперь ты принадлежишь мне. Я отбил тебя у дю Буа, и теперь ты моя.., в моих руках ты стала женщиной, моей женщиной, и я один имею право ласкать и смотреть на тебя, когда мне этого захочется.
— Но.., мне стыдно, когда ты так смотришь на меня, — зардевшись, она опустила глаза.
— Тебе стыдно, что я смотрю на твою красоту? О Мария! Разве можно этого стыдиться. Ты так хороша, что ни один мужчина, глядя на тебя, не останется равнодушным. — Его взгляд не торопясь скользил по ее телу, задерживаясь то на высокой груди, то на тонкой талии, то на соблазнительном изгибе бедер.
Габриэль с трудом оторвался от восхитительного зрелища.