Было ясное раннее сентябрьское утро. Карлос был готов к выходу. Он был одет в жилет и короткий плащ из генуэзского бархата и со шпагой на поясе. Он надевал шляпу, когда в комнате появилась Долорес с чашей вина и белым хлебом на подносе. Карлос покачал головой:
— Я пойду слушать мессу, а ты, Долорес?
— Конечно, сеньор, мы все стремимся к праведности. Но ведь ещё очень рано. Ваше благородие подаёт нам пример, — Вы очень рано встаёте.
— Было бы стыдно терять такие часы. Пожалуйста, Долорес, пока я не забыл, ты бы могла приготовить сегодня к обеду что-нибудь повкуснее?
— Я рада Вашему вопросу, сеньор. До сих пор Вашему благородию, кажется, было безразлично, подают ли Вам суп из бобов или жареных куропаток. Диего недавно удалось убить на охоте косулю. Мы сейчас очень хорошо обеспечены и Вашему благородию сегодня подадут жаркое.
— Хорошо, и ты могла бы ещё подать печенье на масле, которое тебе так хорошо удаётся, я думаю привести на обед гостя.
— Ах, во имя всех святых, вот новость! Не обессудьте, но Ваше благородие должны были сказать мне об этом раньше. Если в эту местность приезжает благородный рыцарь, то он должен найти и хороший стол и удобную постель. Как же я могу за три часа, или около этого…
— Успокойтесь, Долорес, никакого чужестранца у нас не будет. Я только хотел пригласить приходского священника.
При этих словах даже сдержанная Долорес не смогла скрыть своего изумления. Оба брата имели обыкновение относиться к невежественному и грубому священнику из соседней деревни с неприязнью и презрением. В прежние времена Долорес иногда пыталась «во имя спасения души» убедить братьев оказывать ему хоть что-то наподобие уважения или вежливости. Они охотно соглашались, чтобы «нищему», как называл его Хуан, посылались подарки в виде дичи или прочих продуктов, в этом они не отказали бы и злейшему врагу. Чем-то совсем уж недопустимым считалось разговаривать с ним, а тем более сидеть с ним за одним столом. Он не был подходящим обществом для благородных людей, и в глубине души Долорес соглашалась с братьями. И теперь она внимательно посмотрела на своего молодого повелителя, думая, что он шутит.
— Он любит хорошо поесть, — спокойно добавил Карлос, — предоставим ему эту возможность.
— Простите меня, сеньор дон Карлос, но я не понимаю, что на Вас нашло. Может быть, Вы хотите принести покаяние в Ваших грехах, но я думаю, любой молодой человек Вашего круга имеет их гораздо больше, чем Вы. Но если такова Ваша прихоть, то пусть священник ест вместе с нами всё, что у нас есть изысканного, хотя бобы и копчёный окорок были бы ему полезней…
— Спасибо, мать Долорес, — улыбнулся Карлос, — ты всегда старалась исполнять наши прихоти, мои и Хуана.
«Для такого доброго и милого повелителя я была бы рада сделать намного больше, — отправляясь на кухню, думала Долорес, — да благословят его Бог и пресвятая дева, но кажется они это и делают. Три месяца тому назад он пришёл сюда и был похож на мертвеца — ему больше к лицу был бы саван, чем сутана, а теперь свежий горный воздух родины возвращает его румянец и блеск глаз, — благодарение всем святым… Ох, если бы могла наша госпожа увидеть сейчас своих великолепных сыновей».
Между тем Карлос неторопливо спускался по склону холма. Поскольку времени у него было много, он пошёл в окружную, по пустынной тропе среди пробковых деревьев и лугов. На душе было хорошо и радостно. Каждый приятный звук, каждый живописный вид, словом, всё, что касалось его слуха и зрения, Карлос воспринимал с радостью, и в сердце его, не смолкая, звучал тихий благодарственный гимн.
Во время этой прогулки он впервые осознал, какая всё- таки великая перемена произошла в нём! Он вынул из кармана книгу, подаренную ему Хулио, и сжал её в ладонях. Карлос мысленно вернулся к тем дням безнадёжности и отчаяния, когда он начинал чтение. Многое было для него непонятно, а то, что он понимал, только глубже ввергало его во тьму. Он, только что наученный строгим учителем, именуемым «жизнь», со страниц этой книги узнал, что значит скорбь и печаль, и как страшен грех.