Наконец фра Фернандо спросил:
— О чём Вы думаете, сеньор?
Карлос медленно поднял тёмно-синие глаза:
— О будущем, — сказал он — я не думаю ничего. Я не осмеливаюсь о нём думать. Оно в руке Божьей. Он печётся о нас. Но одного я не могу не видеть, — где мы стоим, там оставаться не можем. Мы привязаны к гигантскому колесу, которое непрестанно вращается, и мы вместе с ним, хотим мы того или нет. Это не колесо случая, это всесильная воля Бога. И только в этом наше утешение.
— И разве Его намерения не во благо нашей любимой родины?
— Возможно. Я этого не знаю. Его намерения нам ещё не открыты. «Милость и истина там, где соблюдают Его заветы», — так во всяком случае написано.
— Но мы же соблюдаем Его заветы.
Карлос вздохнул и опять подхватил нить своих размышлений.
— Колесо вращается, и вместе с ним мы. Уже с тех пор, как я здесь, оно ощутимо провернулось. Я не вижу возможности, чтобы ещё долго продолжалось это движение, не столкнув нас с мощным ободом колеса и не растерев нас в порошок. Я не вижу такой возможности, но я доверяюсь Богу.
— Вы имеете в виду диспуты о жертвоприношениях мессы, которые сейчас беспрерывно ведутся?
— Да. До этих пор мы могли работать подпольно, но если сомнения дойдут до этого, то тонкий слой перекрытия, который нас прятал и защищал, проломится и рухнет на наши головы. И тогда что?
— Мы все уже задаёмся этим вопросом. Нам, видимо, не остаётся ничего, как бегство в другое государство.
— Во имя Бога… да простит Он мне и не вменит мне и нам всем в вину… и не дал бы, чтобы мы попали в гибельную петлю, спрашивая «в чём воля Его» и «что будет с нами, если мы будем её исполнять». Как сказал благородный де Гезо: «Нам надо заботиться лишь о том, чтобы быть среди последователей Христа, куда бы этот путь ни вёл»… но путь Его шёл на крестную гору…
Последние слова прозвучали так тихо, что фра Фернандо их не расслышал.
— Что Вы сказали?
— Ничего. Вы услышите эти слова ещё во время, когда их произнесёт Сам Бог.
Беседу прервал брат-послушник, который доложил Карлосу, что к нему пришёл гость, он ожидает его в комнате для посетителей. Поскольку было время, предназначенное для приёма гостей, Карлос незамедлительно пошёл встречать того, кто к нему пришёл. Он знал, если бы этим гостем был брат по вере, его назвали бы по имени. Наверное, кто-нибудь из двоюродных братьев удостоил его визита.
Не ожидая ничего особенно приятного, Карлос вошёл в гостевую комнату. У окна стоял высокий смуглый человек с рукой на перевязи. В следующий миг братья сердечно и крепко обнялись.
Глава XVI. Дома!
Мы так мало друг с другом схожи, ты и я,
Что никто б не подумал,
что матери одной мы сыновья,
Если бы не братская наша любовь.
После первых бурных приветствий, когда взаимная любовь выражается больше объятиями, улыбками и взглядами, чем словами, братья сели, чтобы поговорить. Нетерпеливые вопросы слетали с их уст, особенно нетерпелив был Карлос, восторг которого по поводу неожиданного приезда брата был равен его удивлению.
— Ты ранен, брат, надеюсь, не тяжело?
— О нет, всего лишь руку пулей пробило, одна из моих обычных удач в бою.
Не было нужды подробно описывать сражение при Сан-Квентине, в котором рыцарский героизм Фламандского Эгмонта, сопряжённый с кастильской храбростью, одержал для короля Филиппа блестящую победу над французским оружием. Карлос уже знал об этом сражении из общедоступных источников. Ни Хуану, ни Карлосу не приходило в голову, что когда-либо на земле могло быть сражение, достойное того, чтобы о нём помнить всегда.
— Ты и рану свою считаешь удачей? — спросил Карлос.
— Да, конечно, на это я имею право, ведь именно благодаря ей я получил возможность вернуться домой, как изволите видеть, брат мой, сеньор!
— Я получил только два письма от тебя, — одно, когда ты прибыл в армию, и другое, в котором ты сообщил о высокородном французском пленнике.
— Я писал ещё два раза. Одно письмо я доверил возвращавшемуся домой инвалиду, но этот бездельник наверное его потерял. Другое, написанное сразу после дня Святого Лаврентия, прибыло в Севилью за день до моего приезда. Его Величеству следовало бы обратить внимание на свои службы, наверно у него самые тихоходные гонцы во всём христианском мире! — весёлый смех Хуана огласил монастырскую келью, стены которой не привыкли отвечать эхом на подобные звуки.