— Ты говоришь безумные и страшные вещи, Гонсальво. Молись Богу, чтобы Он тебя простил!
— Я взываю к Его справедливости, чтобы Он послал мне удачу.
— Он не даст тебе никакой удачи. Неужели ты так наивно полагаешь, что такое действие, если оно и закончится удачей, распахнёт тюремные ворота и освободит узников? Мы к прискорбию, живём не только под владычеством тирана. Самые жестокие тираны порой утомляются творить зло, и при том, они смертны. То, что уничтожает нас, не живое существо с нервами и кровью. Это — система, бездушная машина, которая беспощадно и бесчувственно преследует свою цель. Она твёрже алмаза, истязает, она убивает и разрушает; она подчиняется законам, которые далеки от понимания. И даже если бы Вальдес и Мунебрега, и всё сообщество отцов-инквизиторов завтра утром оказались бы застывшими мертвецами, то ни один из казематов Трианы не выпустил бы своих узников!
— Я в это не поверю, — ответил немного остывший Гонсальво, — произошло бы некоторое замешательство, которым могли бы воспользоваться друзья узников. Собственно, поэтому я и доверился тебе, может быть, тебе известны люди, которые, когда представится случай, сумеют нанести удар, чтобы спасти своих близких от истязаний и гибели?
Но испытывающий взгляд Гонсальво не мог прочесть ответа на скорбном лице Карлоса, который помолчав, сказал:
— Предположи худшее — святая инквизиция нуждается в небольшой встряске, и после этого будет чувствовать себя ещё лучше.
— Чьей бы ни была победа, но Мунебрега увидит перед своими глазами остриё моего кинжала и будет лучше смотреть, кого он держит в заточении, и как он с ними обходится.
— Кузен, подумай о себе!
Гонсальво улыбнулся:
— Я знаю, что мне придётся ответить за свой поступок, точно так же, как пришлось отвечать тем смельчакам, что убили инквизитора Педро Арбуезо перед алтарём в Сарагосе. Его улыбка погасла, — за побеждающую месть мужчины я плачу не больше, чем они требуют от слабой и нежной девушки, всё преступление которой заключается в том, что она возносит молитвы, не округляя их бесконечными «аве».
— Это так, но тебе пришлось бы страдать одному, с нею же Бог!
— Я не боюсь страдать в одиночестве!
За эти слова Карлос позавидовал ему. Он страшился одиночества и мук, сама мысль о тюрьме его ужасала, не говоря уже о камере пыток. Но вот с башни святого Винсента пробила первая четверть часа его освобождения.
Что, если он ошибётся и не найдёт Пепе? Но об этом сейчас и думать некогда. Надо любым способом спасти Гонсальво. Карлос сказал:
— Здесь ты можешь перенести муки в одиночестве и показать свою силу, но как ты хочешь вдали от Бога проводить вечность? Вдали от света, любви и надежды? Ты можешь удовлетвориться тем, что с той, за которую ты сейчас отдаёшь свою жизнь, ты будешь разлучен навеки?
— Нет! Наши судьбы будут схожи. Если вы отвергаете церковь, которая всегда была непорочна и свята, то пусть проклятие отверженного падёт и на меня! Если Царство
Небесное открывается только ключом святой церкви, то лучше мы останемся вне его!
— Но ты знаешь, что она войдёт. А ты?
Помолчав, Гонсальво ответил:
— Кровь такого чудовища не будет мне помехой.
— Бог говорит: «Не убивай!»
— Но что же Он в таком случае намерен сделать с Гонсалесом Мунебрегой?
— Он сделает с ним то, что, если бы оно только приснилось тебе, то обратило бы твою ненависть в печаль и сострадание. Ты можешь сравнить сроки нашей жизни с вечностью? Подумай! Избранные Богом недели или месяцы переносят одиночество, страх и муки, конец которых может быть… ну, каким бы он ни был, но конец им будет. Теперь прибавь сюда миллионы лет, полных восторга и ликования вблизи Христа и Его любви. Разве мы не можем быть этим удовлетворены?
— А для себя ты этим удовлетворён? — резко перебил его Гонсальво, — ведь ты же хочешь бежать!
Карлос побледнел, опустил ресницы и очень тихо сказал:
— Христос ещё не призвал меня.
Помолчал и продолжил свою мысль.
— А теперь взгляни на другую сторону — разве ты хотел бы хотя бы вот в этот час поменяться местами с Гонсалесом Мунебрегой? Отними у него богатство, суетную славу, роскошь и влиятельный пост, и что останется ему? — Вечный огонь, который готов для дьявола и его прислужников.
— Вечный огонь! — повторил Гонсальво, эта мысль ему понравилась.
— Предоставь это руке Божьей! Она сильнее твоей, Гонсальво!
— Вечный огонь! Туда я хочу препроводить его нынешней ночью!