— Сеньор, то, что Вы соизволили сказать о нём, я распространяю и на себя, — сказал, бледнея от гнева, Хуан, — и я думаю, что уже достаточно долго Вас слушал.
— Как угодно, сеньор дон Хуан.
— И впредь буду утруждать Вас только в одном — разрешать мне видеть донну Беатрис.
— Я велю доложить ей. Пусть поступает по своему усмотрению.
Довольный тем, что малоприятная беседа закончена, дон Мануэль вышел.
Хуан опять опустился в кресло, предавшись горьким размышлениям об участи брата. Он так ушёл в своё горе, что не расслышал приближающихся лёгких шагов. Маленькая рука прикоснулась к его плечу, он вздрогнул и поднял голову. Как бы велика ни была его боль, он искренне любил донну Беатрис, поэтому в следующий момент он опустился на колено и приветствовал эти ручки поцелуями.
— Простите, что встречаю Вас с удручённым сердцем. Вы знаете, что кроме него у меня никого нет.
— Вы не получили моего письма, в котором я просила Вас оставаться в Нуере? — спросила юная дама, уже прекрасно вошедшая в свою роль.
— Простите, царица души моей, что я не подчинился Вашему приказу. Я знал, что брату грозит опасность, и хотел его спасти. Но, как видите, я опоздал.
— Я не знаю, смогу ли Вас простить, дон Хуан.
— Тогда я позволю себе утверждать, что знаю милую донну Беатрис лучше, чем она знает себя. Если бы я поступил иначе, она бы мне не простила. Как я мог, заботясь лишь о себе, бросить его в беде одного?
— Вы допускаете, что и для Вас существует опасность?
— Это очень возможно, сеньора.
— Ай де ми! Почему Вы ввязались во всё это? О, дон Хуан, Вы были очень жестоки ко мне!
— Что Вы хотите этим сказать, свет очей моих?
— Разве не жестоко, что Вы позволили своему брату через его мягкость, обаяние и красноречие увести себя от веры наших отцов? Вы шли за ним, пока он не впутал Вас, не знаю в какие ереси и не поставил на карту всё: честь, свободу и даже жизнь!
— Мы искали истину!
— Истину! — повторила юная дама, топнула ножкой и энергично завертела веером. — Что такое истина? И какая мне от неё польза, если Вас в полночный час выволокут из спальни и отправят в камеру пыток! — она закрыла лицо руками и заплакала отчаянно и горько, как ребёнок.
Дон Хуан успокаивал её, как подобает нежно любящему жениху.
— Я буду осторожен, моя любимая, — уверял он её, — я владею слишком многим, для чего я должен жить, и поэтому считаю жизнь весьма драгоценной, — говорил он, глядя в прекрасное лицо невесты.
— И Вы готовы принести мне клятву бежать из города сейчас, пока ещё против Вас нет подозрений?
— Моя любовь, я с восторгом умер бы, исполняя малейшее Ваше желание, но этого я сделать не могу!
— И почему же, сеньор дон Хуан?
— Вы ещё спрашиваете? Я должен сделать всё возможное в надежде — если ещё есть надежда — спасти его, или хотя бы облегчить его участь.
— Тогда — да смилуется Бог над нами обоими! — простонала донна Беатрис.
— Аминь! Молитесь день и ночь, сеньора, может быть, Он окажет нам милость!
— Нет надежды спасти дона Карлоса! Разве Вы не знаете, что из узников святой инквизиции ещё никто не возвращается на свою жизненную тропу!
— Хуан покачал головой, он хорошо знал, что задача невыполнима, но тем не менее даже донна Беатрис слезами и мольбой не могла поколебать его решимость.
Он страстными словами благодарил её за верность и прямоту:
— Никакие беды не в силах разлучить нас, моя любимая, — говорил он, — и то, что они называют позором и посрамлением… тоже нет. Ты — моя звезда во тьме…
— Я же дала Вам слово…
— Семья моего дяди будет пытаться нас разлучить, я думаю, они очень бы этого желали, но ты, звезда души моей, ты не будешь слушать их праздных речей, да?
Донна Беатрис улыбнулась.
— Мой род носит имя Лавелла. Разве Вы не знаете, наш девиз — «Верен до смерти».
— Это прекрасный девиз. Пусть он будет и моим тоже.
— Думайте о том, что Вы делаете, дон Хуан! Если Вы любите меня, то следите за своими поступками, ибо куда бы ни повели Вас Ваши шаги, я вынуждена за Вами следовать. — Говоря это, она встала, и вся залитая краской воодушевления, смотрела на него огромными, сияющими как звёзды, глазами.
Такие слова наполнили бы восторгом сердце каждого любящего. Но во взгляде, сопутствовавшем этим словам, было что-то такое, что превращало восторг в неясное злое предчувствие. Блеск чёрных глаз говорил о непреложности и величии принятого решения. Сердце Хуана, он сам не знал почему, дрогнуло, когда он ответил: