Дру спал. И все же это был не обычный сон. Образы поступали теперь в кору головного мозга, и он узнавал их. Но теперь он двигался среди них, Дру, лунатик, обладающий привилегией сомнамбул: спать и все же управлять своими мышцами. Он двигался среди очертаний и менял их, формировал их в своих прозрачных сновидениях.
– Энцефалограмма показывает дельта—активность, – врач обращался то ли к Эрику, то ли к себе. – Большая часть сновидений бывает во время быстрого сна, но некоторые появляются во время медленной, и это имеет большое значение. Лечение построено на том факте, что сокращение медленной фазы связано с шизофренией, с возникновением тяги к насилию, с плохой регуляцией сна вообще. Прокладывая искусственные проводящие пути между бессознательными импульсами и состоянием медленного сна, мы заставляем мозг бороться и подавлять те импульсы, которые порождают нарушения поведения. Теория утверждает, что это приводит к состоянию повышенного спокойствия без отупляющих аспектов обычных депрессантов, подлинного спокойствия, основанного на новой связи мозга между враждующими... никто не может пройти мимо охранного И—поля этого здания, мистер Бевингтон—Ватроуз.
– Кто проектировал систему безопасности?
– Кевин Бейкер. Через посредника, разумеется.
Эрик улыбнулся.
Дру дышал ровно и глубоко, его глаза были закрыты, мощный торс и бесполезные ноги лежали неподвижно.
Он был хозяином космоса, прокачивал все космические явления через свой мозг, он придавал им форму при помощи своих прозрачных сновидений. Он, который ничего не имел и был никем, теперь стал хозяином всего.
Смутно, сквозь сны, Дру услышал звонок будильника.
Четыре дня у нее ушло на поиски. И только прибегнув к помощи Кевина,
она обнаружила их.
Глядя на Дру, соединенного проводами с машинами, на Эрика, обхватившего себя руками, Лейша подумала, что теперь они никогда не вернутся назад. Ее не смущал пафос этой холодной мысли. Внук Алисы стоял над Спящим, словно над лабораторной крысой или дефектной хромосомой, будто Эрик был одним из тех ненавистников, которые на протяжении трех четвертей столетия считали Неспящих неполноценными людьми. Как будто Эрик – это Калвин Хок, или Дейв Ханнауэй, или Адам Уолкот. Или Дженнифер Шарафи.
Дру лежал голый. Во сне черты его лица разгладились, он больше походил на того ребенка, который когда—то пришел в ее компаунд в пустыне, полный хвастливой самоуверенности. Безжизненные ноги,казалось, не имели отношения к мускулистому, взрослому торсу. На груди виднелся шрам от ножа, на правом плече – свежий ожог, на челюсти – синяки. Лейша знала, что она сама и ее близкие в ответе за юношу. Лучше было отправить Дру обратно девять лет назад и не навязывать ему свои ценности.
"Папа, когда я вырасту, я найду способ сделать Алису тоже особенной!" И ты не бросала попыток, правда, Лейша? Со всеми Алисами, всеми неимущими, которым жилось бы лучше, если бы ты их оставила в покое.
Тони, ты был прав. Они слишком отличаются от нас.
– Что ты с ним сделал? И зачем, – сказала Лейша племяннику.
Маленький врач принялся с готовностью говорить:
– Мисс Кэмден, это эксперимен...
– Я жду, – повторила Лейша.
Телохранители оттеснили ее от врача, встав между ними. Комната была полна охранников.
Эрик коротко ответил:
– Я отдал долг.
– Вот так?
– Последняя возможность стать человеком.
– Он и так был человеком! Как ты посмел ставить опыты...
– Мы сами – тоже результаты эксперимента, и неплохие, – в голосе Эрика послышалась такая уверенность, что у Лейши перехватило дыхание. Была ли она сама когда—нибудь такой молодой?
– Ты всегда ожидаешь самого худшего, Лейша, – продолжал Эрик. – Да, я рисковал, но эксперименты с четырьмя другими пациентами прошли удачно...
– Рисковал! Чужой жизнью! Это медицинское учреждение даже не имеет лицензии!
– Простите, – вмешался врач, – у меня есть разрешение на...
– А сколько научных учреждений теперь могут этим похвастаться? – спросил Эрик. – Ишаки запрещают эксперименты. Они свернули генемодные исследования, прежде чем те превратились в более сильное оружие и подорвали их статус—кво... Лейша, все другие пациенты после такой операции чувствуют себя хорошо, стали спокойнее, они лучше управляют своими эмоциями...
– Эрик, как ты смел принять подобное решение! Ты меня слышишь? Дру этого не выбирал!
На какое—то мгновение Эрик снова превратился в угрюмого, сердитого ребенка.
– Я тоже не просил, чтобы меня сделали таким. Папа выбрал за меня, женившись на Неспящей. Кому вообще предоставляется возможность выбора?
Лейша уставилась на него. Он не лукавил. Внук Алисы, привилегированный изгой, считал, что такое положение сделало его мудрым.
Но разве не все они так считали? Начиная с Тони?
В глубоком сне, причмокивая, Дру сосал несуществующую грудь.
В комнате медленно светлело: серые тени образовали жемчужный туман, а потом все залил чистый и бледный свет. Дру попытался повернуть голову, изо рта потекла струйка слюны.
Нечто исключительно важное появилось у него в голове. Оно и было им самим. А вот почему он находится в этой комнате, он не знал.
Некто в белом произнес:
– Он проснулся.
Лица распускались над ним, как цветы. Медсестры искоса поглядывали друг на друга. У низенького, оливково—смуглого врача сильно дергался левый глаз. В сознание Дру проник страх этого человечка в виде ломаной красной линии, которая внезапно стала трехмерной, и тотчас слилась с очертаниями тревоги и вины Дру. Дру понял, что понимает этого врача, который всю жизнь балансировал на грани страха, не ради богатства, но чтобы убежать от небытия, таящегося в нем. Этого человека никогда не удовлетворял собственный успех – но неудача означала уничтожение. В одно мгновение Дру прочувствовал жизнь этого человека, пропустив ее не через сердце – он не испытывал сострадания, – а сквозь оболочки мозга.
– Поднимите голову, – резко сказал врач.
Экран справа начал монотонно попискивать. Врач пристально следил за показаниями прибора.
В комнату вбежала Лейша.
При виде ее сознание Дру внезапно обступило множество очертаний, и он не смог произнести ни слова. Она бросила взгляд на экран и положила прохладную ладонь на его лоб.
– Дру...
– Привет, Лейша.
– Как... как ты себя чувствуешь?
Он улыбнулся, потому что на этот вопрос было совершенно невозможно ответить.
– С тобой все будет в порядке, но есть много вещей, которые ты имеешь право знать, – ее голос звенел от напряжения, и Дру увидел это ясно, тонкое равновесие из проблем права и привилегий, с которыми Лейша боролась всю свою жизнь, сделав их частью своей жизни. Он видел чистую, аскетичную форму самой Лейши, сражающуюся с другими беспорядочными очертаниями, которые она пыталась поймать в сети принципов и законов. Борьба имела очертания, но слов для нее не находилось. Он всегда испытывал трудности со словами. Наиболее подходящим было древнее слово "рыцарь", но и оно было слишком бледным для яркой резкой формы Лейши, стремящейся упорядочить мир, лишенный законов. Слово оказалось неверным. Он нахмурился.
– О, не плачь, Дру, дорогой, – сказала Лейша.
Она не поняла, что ему вовсе не хотелось плакать. Дру и сам не понимал, что с ним произошло. Эрик хотел причинить ему боль, но, оказывается, Дру только теперь по—настоящему обрел себя. Мышцы, кости, сердце остались теми же. Но себе он казался необыкновенным.
– Доктор, – сказала Лейша, – он не может говорить.
– Он может говорить, – возразил врач, и его очертания снова вернулись к Дру: истеричное, разросшееся возбуждение и триумф от того, что он не подает виду. – Сканирование мозга не выявило поражений речевых центров!
– Скажи что—нибудь, Дру! – умоляла Лейша.
– Ты красивая.
Как же он раньше не замечал? Волосы Лейши отливали золотом, как у молоденькой девушки, а лицо выражало решительную уверенность зрелой женщины. Как он был слеп? Грудь мягко обрисовывала тонкая материя рубашки; шея напоминала теплую колонну, голубые тени подчеркивали белизну кожи. Как прекрасна Лейша.
Лейша слегка отстранилась хмурясь и спросила: