– Дру... какой сейчас год? В каком городе тебя арестовали?
Он рассмеялся и впервые осознал, что ребра опоясывает липкая лента, а руки все еще привязаны. Эрик встал у изножья кровати Дру, и в сознании Дру стали тесниться новые очертания. Ему открылись тайные замыслы Эрика, начиная с того давнего дня у тополя, когда двое мальчишек дрались не на жизнь, а на смерть. Следом возникли очертания отца Дру, избивающего детей в приступе пьяной ярости, и раненного осколком бомбы горящего Карла. Дру словно со стороны наблюдал за этими уродливыми формами и невыносимо страдал. Он закрыл глаза.
– Он без сознания! – воскликнула Лейша, а врач резко возразил: "Ничего подобного!", – и даже с закрытыми глазами Дру видел очертания, которые порождали он с Эриком. Теперь он понял, в чем главное.
– Лейша... – произнес он еле слышно. А ведь он чувствовал себя таким сильным! Он сделал еще одну попытку. – Лейша, мне нужно...
– Да? Все что захочешь, Дру, все.
Он перенесся в тот день, когда стал калекой. Те же самые очертания. Глубинные, древние, вобравшие в себя не одну человеческую жизнь.
– Программируемый голографический проектор Стонтона—Кэри.
– ?
– Да, – прошептал Дру из последних сил. – Мне он нужен сейчас.
Глава 21.
Мири исполнилось тринадцать. Уже целый год она смотрела передачи Спящих с Земли. Первые месяцы они поглощали все ее внимание, потому что у девочки голова шла кругом. Почему так важны гонки скутеров? Почему эти красавцы и красавицы из "Ночных историй" постоянно меняют партнеров по сексу? Почему у женщин такие громадные груди, а у мужчин большие пенисы? Почему женщина – член конгресса из Айовы обвиняет конгрессмена из Техаса в расточительности, если она сама, по—видимому, тратит не меньше и они все равно принадлежат к разным сообществам? Почему все передачи превозносят Жителей за ничегонеделание – "творческий досуг" – и почти не говорят о людях, которые ведут все дела да еще работают над передачами?
В конце концов Мири нашла ответы на эти вопросы, но они оказались не очень интересными. Похоже, главным критерием Жителей было сиюминутное удовольствие.
Она мысленно построила длинные цепочки, включив принцип Гейзенберга, Эпикура, порочную философию экзистенциализма, постоянные нейроусилителей Раволи, мистицизм, социальную демократию и басни Эзопа. Цепочка получилась хорошая, но часть, взятая из земных "новостей", все—таки была неинтересной.
Мири выяснила, что политическая организация и распределение ресурсов зависело от неустойчивого равновесия между голосами Жителей и властью ишаков, а это, в свою очередь, по—видимому, определялось беспорядочной социальной эволюцией, а не планированием или принципами.
Она решила, что дело в самих Соединенных Штатах, развращенных дешевой И—энергией, богатеющих на продаже патентов за границу, деградирующих, как всегда утверждала бабушка. Мири выучила русский, французский и японский языки и несколько месяцев просматривала передачи на этих языках. Ответы получились такими же неинтересными. Известный французский диктор всегда заканчивал свои передачи фразочкой: "Ca va toujours".
Ни в одной из популярных программ Мири не встретила упоминаний о настоящих научных исследованиях или открытиях, о политических волнениях, о сложной музыке, литературе, о глобальных идеях, подобных тем, которые они с Тони обсуждали каждый день.
Спустя шесть месяцев она уже не смотрела передачи.
Но одно изменение все—таки произошло. Благодаря передачам с Земли она заинтересовалась отцом. Бабушка проводила все больше времени в Лаборатории Шарафи, и Мири обращалась за разъяснениями к отцу. Он не всегда находился с ответами, а те объяснения, которые слышала девочка, создавали в ее мозгу короткие, скособоченные цепочки. Он рассказал дочери, что покинул Землю, когда ему было десять лет, и хотя иногда летал туда по делам, со Спящими общался мало. Для этих целей существовал посредник. Неспящий, который тем не менее жил на Земле. Кевин Бейкер.
О Бейкере было много сведений в банке данных. По мнению девочки, он заслуживал некоторого презрения. Человек, который не гнушался получать прибыль от нищих и предпочитать выгоду связям с сообществом. В отличие от матери, отец прямо смотрел в дергающееся лицо Мири, спокойно выслушивал ее заикание. В его черных глазах притаилось что—то такое, чему она не могла дать названия, сколько бы цепочек ни накручивала вокруг этого. Все цепочки начинались со слова "боль".
– П—п—папа, г—г—где т—ты б—б—был?
– В Лаборатории Шарафи. С Дженнифер. – Отец, в отличие от тети Наджлы, часто называл свою мать по имени. Мири не помнила, когда это началось.
Лоб отца покрылся испариной, хотя Мири казалось, что в Лаборатории прохладно. Он казался потрясенным. Цепочки Мири включали сейсмические толчки, влияние адреналина, сжатие газов, которое зажигает звезды.
– Ч—ч—ч—что д—д—делают в Л—л—л—лаборатории?
Рики Келлер покачал головой. И неожиданно спросил:
– Когда ты начнешь заседать в Совете?
– В—в—в ш—ш—шестнадцать л—л—лет. Ч—ч—через д—д—два г—г—года и д—д—два м—м—м—месяца.
Покорная улыбка отца породила цепочку, которая, к ее удивлению, протянулась к одной передаче Спящих, виденной много месяцев назад. У человека по имени Иов отнимают одну собственность за другой, а он не пытается защищаться и не ищет способов возвратить или возместить отнятое. Мири сочла Нова бесхребетным и глупым и потеряла интерес к передаче до того, как она закончилась. Но отец произнес только:
– Хорошо. Ты нужна нам в Совете.
– З—з—з—з—зачем? – резко спросила Мири.
Он не ответил.
– Сейчас, – произнес Уилл Сандалерос.
Дженнифер подалась вперед, пристально глядя на трехмерное голографическое изображение пузыря. В космосе, на расстоянии тысячи миль от них, в его оригинал, надутый и заполненный обычным воздухом под давлением, выпустили мышей, выведенных из гипотермического состояния. Крохотные стимуляторы на ошейниках быстро вернули их биологические системы в норму. В течение нескольких минут биодатчики на ошейниках показали, что мыши рассеялись по пузырю, топография которого была конгруэнтна городу Вашингтону, округ Колумбия.
– Начинаю отсчет, – сказал доктор Толивери. – Шесть, пять, четыре, три, два, один, пуск.
Генемодные вирусы выпустили на свободу. Воздушные потоки, аналогичные юго—западному ветру, дующему со скоростью пять миль в час, понеслись в пузыре. Дженнифер сосредоточилась на показаниях биодатчиков, появлявшихся на другом экране. Спустя три минуты какой—либо активности не наблюдалось.
– Да. – Уилл взял ее за руку. – Да.
Дженнифер кивнула.
– Великолепная работа.
– Мы готовы к следующему этапу, – очень тихо сказала она Уиллу.
– Приступай к переговорам о покупке орбитального комплекса Кагура с другим посредником.
Уилл Сандалерос не возражал, когда ему выдавали решение, принятое вместе много лет назад. Он понимал потребность жены отдавать приказы. Блестящими глазами он снова взглянул на биодатчики.
Тони переехал в собственную лабораторию в Научное строение номер 2 шесть месяцев назад, когда в прежнем помещении не стало хватать места для обоих проектов. Каждый раз, когда взгляд Мири останавливался на половине стола, принадлежавшей раньше брату, ей становилось грустно. Ее работа продвигалась плохо. За два года она промоделировала все генетические модификации, какие только могла придумать, и все же не приблизилась к решению, как избавить Суперов от заикания и дергания. Исследования все чаще казались ей бесплодными, напоминая о недостающем, неизвестном компоненте в самих цепочках. Сегодня ее постигла очередная неудача. Она была в ужасном настроении, в мыслительных цепочках царил хаос. Она нуждалась в немедленной поддержке брата.
Дверь в помещение оказалась запертой, но отпечаток сетчатки Мири хранился в картотеке, а надпись "Стерильная среда" не горела. Она приложила правый глаз к сканеру и распахнула дверь.
Тони лежал на полу, подмяв под себя Кристину Деметриос. Глаза Кристины расширились, потом потемнели. "Ох!" – выдохнула Кристина. Похоже, Тони ничего не слышал. Его обнаженные ягодицы мощно сжались, тело сотрясалось воргазме. Мири попятилась, захлопнула дверь и убежала к себе.
Она сидела за столом, сжав руки, низко опустив голову и дергаясь всем телом. Тони ничего ей не говорил. Впрочем, это его дело. Цепочки выстраивались и перестраивались у нее в голове: уйма старых, непонятных прежде историй обрела теперь смысл. Гера и Ио. Отелло и Дездемона. Она представляла всю физиологию секса – секрецию гормонов, наполнение сосудов, эрогенные зоны. Она знала все. Она была невинна.