– Дру, – тихо сказал Эрик ему на ухо, – это не электронная лоботомия. Это новая генемодная методика. Твой мозг заразят преобразованным вирусом, который не позволит блокировать поток образов, идущих к коре головного мозга. Затем установится обратная биосвязь, выработаются проводящие пути для преобразования изображений в тета—активность. Понимаешь?
Он ничего не понял. Страх поглотил остаток разума, серый пузырящийся ил потек внутрь, обжигая, как раскаленное железо, и когда кто—то закричал, его пронзил стыд, потому что кричал он. Включилась машина, и комната исчезла.
Он пролежал на каталке шесть дней. С помощью капельницы в его организм вводили питательные растворы; катетером отводили мочу. Дру ничего не чувствовал. За это время неуловимые электрохимические тракты укреплялись, расширялись, подобно тому, как дорожные рабочие ремонтируют шоссе, но не знают, как именно будет эксплуатироваться эта дорога. Образы свободно текли из подсознания Дру, из его расовой памяти, оставшейся от рептилий, к новой, сформированной жизнью в обществе коре, которая обычно воспринимает их не отфильтрованными через сны и символы и которая рухнула бы под напором хаоса без прочных строительных лесов из генемодных лекарств, которые ее скрепляли.
Он припал к скале в лучах солнца, у него когти, зубы, мех, перья, чешуя. Его челюсти терзают существо, которое беспомощно вопит, и кровь брызжет ему в морду, в рыло, на гребень. Запах крови возбуждает, и голос в ушах твердит: "Мое, мое, мое, мое..."
Он встал на задние лапы, могучие, как поршни, и снова обрушил обломок скалы на голову противника. Его отец, корчась в блевотине, молил о пощаде. Дру нанес могучий удар камнем, а в углу берлоги съежилась его мать, покрытая блестящим от брейни мехом, в ожидании пениса, уже налитого силой...
Они гнались за ним – Лейша, отец, завывающие твари, которые хотели перерезать ему глотку, по местности, которая все время двигалась: деревья никак не желали стоять на месте, кусты открывали пасти и щелкали зубами, реки старались засосать его в темную глубину... потом местность превратилась в компаунд в пустыне, и Лейша кричала ему, что он заслуживает смерти, потому что никогда и ничего не может сделать как следует, не может даже не спать, как все настоящие люди. Он швырнул Лейшу на землю и ощутил такую поразительную свободу и могущество, что громко рассмеялся, а затем они с Лейшей оказались голыми, и он оглядел ее кабинет и произнес сдавленно: "Все это мое, мое, мое, мое..."
– Он не испытывает боли, – сказал врач. – Эти судороги – не более чем усиленные мышечные рефлексы, как реакция на бомбардировку коры мозга. Несколько напоминает сон.
– Сон. – Эрик уставился на извивающегося Дру. – Сон...
Врач от напряжения пожал плечами. Такая экспериментальная психиатрическая методика применялась всего в четвертый раз. Они находились за пределами Соединенных Штатов, а в Мексике на генемодные операции следовало получить дорогостоящее разрешение. У врача такое разрешение имелось. Конечно, не на то, что он сейчас делал, но, с другой стороны, кому могло быть выдано подобное разрешение? Он снова пожал плечами.
– Прошло уже три дня, – сказал Эрик. – Когда эта фаза... закончится?
– Сегодня после полудня мы начнем вводить укрепляющие. Мы... сестра, что там такое?
– Вызывают мистера Бевингтон—Ватроуза. – Молодая мексиканка выглядела испуганной. – Мисс Лейша Кэмден.
Эрик медленно обернулся:
– Как она нас нашла?
– Не знаю, сэр. Вы... вы подойдете к терминалу?
– Нет.
Сестра вернулась спустя девяносто секунд.
– Сэр, если вы не поговорите с мисс Кэмден, она через два часа будет здесь.
– Я не буду разговаривать. – Зрачки Эрика расширились, неожиданно сделав его гораздо моложе. – Доктор, что произойдет, если прервать сейчас лечение?
– Сейчас его нельзя прерывать. Мы точно не знаем, как... но, несомненно, последствия для мозга будут самые серьезные. Несомненно.
Эрик продолжал смотреть на Дру.
Образы превратились в очертания, нисколько не потеряв подлинности: очертания были нечто большим, чем образы. Они были сущностью образов и одновременно принадлежали и не принадлежали Дру: это были его личные ангелы, демоны, герои, страхи, стремления, побуждения и одновременно – всех остальных людей. Они оставались невидимыми для всех, кроме него, и были его переводом универсалий. Дру знал, что никогда не забудет эти образы, которые он еще не закончил создавать.
– Теперь мы вводим тета—активность, – сказал врач. – Мы насильственно вызываем в его коре волны, характерные для медленной фазы сна.
Эрик не мог оторвать глаз от стенных часов.
– Конечно, мистер Бевингтон—Ватроуз, вы подписали все юридические документы, снимающие с нас ответственность за исход лечения мистера Симпсона, но вы также уверяли нас, что, если возникнут осложнения с экстрадицией, вы в состоянии...
– Не все Неспящие обладают одинаковыми возможностями, доктор. Я, например, обладаю такой же властью, как те, кто занимается экстрадицией, но моя тетка обладает еще большей властью. Она приложит все силы к тому, чтобы мы оба приняли это к сведению.
Дру спал. И все же это был не обычный сон. Образы поступали теперь в кору головного мозга, и он узнавал их. Но теперь он двигался среди них, Дру, лунатик, обладающий привилегией сомнамбул: спать и все же управлять своими мышцами. Он двигался среди очертаний и менял их, формировал их в своих прозрачных сновидениях.
– Энцефалограмма показывает дельта—активность, – врач обращался то ли к Эрику, то ли к себе. – Большая часть сновидений бывает во время быстрого сна, но некоторые появляются во время медленной, и это имеет большое значение. Лечение построено на том факте, что сокращение медленной фазы связано с шизофренией, с возникновением тяги к насилию, с плохой регуляцией сна вообще. Прокладывая искусственные проводящие пути между бессознательными импульсами и состоянием медленного сна, мы заставляем мозг бороться и подавлять те импульсы, которые порождают нарушения поведения. Теория утверждает, что это приводит к состоянию повышенного спокойствия без отупляющих аспектов обычных депрессантов, подлинного спокойствия, основанного на новой связи мозга между враждующими... никто не может пройти мимо охранного И—поля этого здания, мистер Бевингтон—Ватроуз.