Жаль, что небо не банк, не песеты небесные звезды —
долговые расписки с собой захватила она!
…Но зато ей достались бесплатно дочерние слезы —
их в тенета могильной травы заманила весна.
КАТОЛИЧКА
Опускает долу глазки тараканьи
и — в экстазе — жидкого белка нежней,
только… сердце у нее, как твердый камень,
потому что небо равнодушно к ней.
Уважает сильных мира. Но, бедняжка,
в собственном дому она почти что нуль…
Эту деву — ах! — увидеть бы в рубашке! —
запах бани и начищенных кастрюль.
Сосчитает кур. Прикинет, подытожит.
Не несется? — Так под нож ее, под нож!
Яйца дороги на рынке? Ну и что же, —
ведь курятина дороже…
Ты живешь
нелегко, моя соседка! Сердце
это жаждет света, ждет пресветлого Христа!..
Вперемешку все… Подобье винегрета…
А в желудке — ежедневно — скукота!
НАВАЖДЕНИЕ
В солнечном мареве, радужном, светлом и зыбком,
тают и тонут цветы на весеннем лугу;
ты убегаешь и каждым движением гибким
легкость античную воссоздаешь на бегу.
Синей тесьмой горизонт золотой опоясан,
и в идиллическом шуме гигантской сосны —
из-за холмов приходя отголоском неясным —
всплески морского волшебного гимна слышны.
* * *
«Над крышами скользнув, течет поток червонный…»
Над крышами скользнув, течет поток червонный,
в бездонной синеве разбрызгивая злато;
счастливые цветы, разлив зеленых листьев,
весна хмельных полей — все золотом объято.
Поля хмельной весны облиты позолотой —
червонною тоской далекого заката;
над платиной речной прохлада луговая,
пернатых суета и ветерок крылатый.
Я — словно обнажен. Я — золота частица…
Язычником бы стать, среди нетленных статуй
вне времени бы жить — бездумно, бестревожно —
и быть сильней богов, огромнее заката…
ПЕЧАЛЬНЫЙ ЗИМНИЙ ОТЛИВ
Суденышки малые у причала; стала
река унылой канавой с кровью темнее сажи…
Тиной покрыты пляжи; к закату похолодало…
В сумерках ветер стонет горестно и протяжно.
Матросы сошли на берег, руки в карманах,
в зубах у каждого трубка… В тиши неприветной
намокшие чайки выныривают из тумана
и громко горланят, кружа над крепостью ветхой.
Падает вечер; на небе свинцовом, хмуром
ни звезд, ни луны. Из прокопченной харчевни —
сквозь меланхолию стекол — видна гравюра:
чернеют баркасы в черном порту вечернем.
ИДЕТ ДОЖДЬ
Меня баюкает ливень; баюкает, словно
каких-то стихов незнакомых нежные ритмы…
О закоулков зеленый сумрак! — к нему прикован
взгляд черных глаз, печальных и полуоткрытых.
Замкнуты двери. Приглушенно звучит беседа…
Говорят, что наша душа скитается где-то
дождливыми вечерами…
В глубине коридоров
сны проплывают облаком еле заметным…
Улица вся промокла. Дрожа, хоронятся птицы
под плющом густолистым. Школьницы мчатся стайкой,
книги к новорожденной груди прижимая,
под огромными бабушкиными зонтами.
Вот и глаза открылись… Перекрученной нитью
струи тянутся с неба… И, говоря откровенно,
надоело смотреть на игру пузырей мгновенных,
на зеркало тротуара в наплывах пены.
* * *
«Полнолунье наполнено запахом розмарина…»
Полнолунье наполнено запахом розмарина.
Над морем прозрачным и необозримым
соцветья созвездий горят серебром старинным.