И в сизых далях не было просветов.
Но задрожал, на сизом розовея,
огонь звезды, неведомой и ранней,
и темный ветер, терпкий от шалфея,
ко мне донес речное рокотанье.
В береговых теснинах, как в оковах,
среди изборожденных дубняками
отрогов и плешин известняковых,
в бою с мостом, с его семью быками,
седой поток во тьму кидался грудью
и рассекал кастильские безлюдья.
Текла твоя вода, отец Дуэро,
и будет течь, доколе
шуметь весне над ледяною сьеррой
и талый снег ручьями гнать на поле,
доколе белоглавым великанам
снега и грозы сеять по отрогам
и солнцу загораться за туманом,
Роландовым отсвечивая рогом!..
И не был ли старинный романсеро
сном нищего певца на гребне склона?
И, может, вся Кастилия, Дуэро,
уходит, как и ты, в морское лоно?
* * *
«Ты ль это, друг мой Гвадаррама, ты ли?..»
Перевод Инны Тыняновой
Ты ль это, друг мой Гвадаррама, ты ли?
Твои ль уступы серые кругом?
В мадридских сумерках передо мною плыли
твои снега в мечтанье голубом.
Меж строгих скал иду с моей мечтою,
гляжу вокруг: не отвести очей,
отражены сияющей землею
дневного солнца тысячи лучей.
АПРЕЛЬ ПРИДЕТ, ВОДОЙ ЗАЛЬЕТ
Перевод М. Самаева
Апрель придет, водой зальет.
И ветер мокрый, и клоками
лазури между облаками
проглядывает небосвод.
Дождь с солнцем. Вдруг у окоема
громаду тучи сизой
зигзагом молнии прожгло,
и докатился отзвук грома.
И струйки тянутся с карниза,
дробятся капли о стекло.
Дождь сеет мелко, как в тумане
всплывает на переднем плане
зеленый луговой ковер,
размыто рощи очертанье,
исчез далекий контур гор.
А дождевые нити косо
срезают лиственный пушок
и гонят волны поперек
широкого речного плеса.
Еще из тучи хлещет справа
на сад и бурые посевы,
но солнце вынырнуло слева,
сверкая в лужах, над дубравой.
Дождь с солнцем. То слепящий свет
зальет поля, то тень затянет.
Куда-то холм зеленый канет,
скалы возникнет силуэт.
То высвечены, то из тени
едва видны ряды строений:
домишки, хлев, амбар дощатый.
А к сьеррам, серым и туманным, —
как хлопья пепла или ваты,
проходят тучи карававом.
СУМАСШЕДШИЙ
Перевод Ю. Петрова
Безурожайная, скудная осень,
насупленный, серый, печальный вечер,
земля убогая не плодоносит,
и призрак кентавра зловещ и вечен.
Там, по дороге, где степь сухая,
вдоль тополей, что давно облетели,
идет сумасшедший, крича, вздыхая,
в сопровожденье безумья и тени.
Вокруг и вдали, на просторах голых, —
холмы, на которых бурьян и кустарник,
и только на мрачных уступах горных
кряжи дубов, узловатых, старых.
Вопит сумасшедший, шагая следом
за тенью своей, за своим бредом,
такой же нелепый и безобразный,
как эти неистовые крики, —
косматый, оборванный, тощий, грязный,
с огнями глаз на костлявом лике.
Бегство из города… Ужас прохожих,
жалость, брезгливость, брошенный камень,
и торгашей подлые рожи,
и шутки, швыряемые озорниками.
Безумец бежит по просторам божьим;
вдали, за иссохшей, горестной степью,
за ржавым, за выжженным бездорожьем —
ирис, нирвана, сон, благолепье.
Бегство от мерзости… Сумрак вселенский…
Плоть изможденная… Дух деревенский…
Душа, исковерканная и слепая,
в которой не горем сломлено что-то,
мается, мучится, грех искупая, —
черный, чудовищный ум идиота.
ПРЕСТУПНИК
Перевод Ю. Петрова