Он одет в синее холщовое моно (комбинезон); шапка сшита из красного и черного сатина; высок, атлетического сложения, красивая, чуть седеющая голова, властен, подавляет окружающих, но в глазах что-то чересчур эмоциональное, почти женское, взгляд иногда раненого животного. Мне кажется, у него недостаток воли.
– У меня никто не служит из-за долга, из-за дисциплины, все пришли сюда только из-за желания бороться, из-за готовности умереть за свободу. Вчера двое попросились в Барселону повидать родных – я у них отнял винтовки и отпустил совсем, мне не надо таких. Один сказал, что передумал, что согласен остаться, – я его не принял. Так я буду поступать со всеми, хотя бы нас осталась дюжина! Только так может строиться революционная армия. Население обязано помогать нам – ведь мы боремся против всякой диктатуры, за свободу для всех! Кто нам не поможет, того мы сотрем с лица земли. Мы сотрем всех, кто преграждает путь к свободе! Вчера я распустил сельский совет Бухаралоса – он не помогал войне, он преграждал путь к свободе.
– Это все-таки пахнет диктатурой, – сказал я. – Когда большевики во время гражданской войны иногда распускали засоренные врагами парода организации, их обвиняли в диктаторстве. Но мы не прятались за разговоры о всеобщей свободе. Мы никогда не прятали диктатуры пролетариата, а всегда открыто укрепляли ее. И затем – что это может получиться у вас за армия без командиров, без дисциплины, без послушания? Или вы не думаете воевать всерьез, или вы притворяетесь, у вас есть какая-то дисциплина и какая-то субординация, только под другим названием.
– У нас организованная недисциплинированность. Каждый отвечает перед самим собой и перед коллективом. Трусов и мародеров мы расстреливаем, их судит комитет.
– Это еще ни о чем не говорит. Чья это машина? – Все головы повернулись, куда я указал рукой. На площадке у шоссе стояло около пятнадцати автомобилей, большей частью изломанных, потертых «Фордов» и «Адлеров», среди них роскошная открытая «Испано-Суиса», вся блистающая серебром, щегольской кожей подушек.
– Это моя, – сказал Дурутти. – Мне пришлось взять более быстроходную, чтобы скорее поспевать на все участки фронта.
– Вот и правильно, – сказал я. – Командир должен иметь хорошую машину, если можно ее иметь. Было бы смешно, если бы рядовые бойцы катались на этой «Испано», а вы в это время ходили бы пешком или тащились бы в разбитом «Фордике». Я видел ваши приказы, они расклеены по Бухаралосу. Они начинаются словами «Дурутти приказал…»
– Кто-нибудь да должен же приказывать, – усмехнулся Дурутти. – Это проявление инициативы. Это использование авторитета, который у меня есть в массах. Конечно, коммунистам это не могло понравиться… – Он покосился на Труэву, который все время держался в стороне.
– Коммунисты тогда не отрицали ценности отдельной личности и личного авторитета. Личный авторитет не мешает массовому движению, он часто сплачивает и укрепляет массы. Вы командир, не притворяйтесь же рядовым бойцом – это ничего не дает и не усиливает боеспособности колонны.
– Своей смертью, – сказал Дурутти, – своей смертью мы покажем России и всему миру, что значит анархизм в действии, что значат анархисты Иберии.
– Смертью ничего не докажешь, – сказал я, – надо доказать победой. Советский народ горячо желает победы испанскому народу, он желает победы анархистским рабочим и их руководителям так же горячо, как коммунистам, социалистам и всем прочим борцам с фашизмом.
Он повернулся к окружавшей нас толпе и, перейдя с французского на испанский язык, воскликнул:
– Этот товарищ приехал, чтобы передать нам, бойцам НКТ-ФАИ, пламенный привет от российского пролетариата и пожелание победы над капиталистами. Да здравствует НКТ-ФАИ! Да здравствует свободный коммунизм!
– Вива! – воскликнула толпа. Лица стали веселее и гораздо дружелюбнее.
– Каковы же дела? – спросил я.
Он вынул карту и показал расположение отрядов.
– Нас держит железнодорожная станция Пина. Поселок Пина в наших руках, а станцию держат они. Завтра-послезавтра мы перейдем Эбро, двинемся к станции, очистим ее, – тогда правый фланг у нас будет свободен, мы займем Кипто, Фуэнтес де Эбро и подойдем к стенам Сарагосы, Бельчите сдастся само – оно окажется окруженным у нас в тылу. А они, – он кивнул на Труэву, – они все еще возятся с Уэской?
– Мы готовы подождать с Уэской, поддержать ваш удар с правого фланга, – скромно сказал Труэва. – Конечно, если ваш удар серьезный.