10 августа
Утром ездили по рабочим кварталам в порт. Все та же обнаженная, дикая нищета, какую встретишь в Европе только на Балканах и здесь. Вся жизнь напоказ: половина – на тротуаре, остальное – через раскрытые окна и двери. Тучи ребятишек ползают по асфальту, играют мусором, дерутся и поют. Хозяйки готовят обед – оливки, бобы и похлебку из бобов на оливковом масле. Картофель дороже, едят его меньше. Мяса едят совсем мало, оно дорого. Вместо него бакалао – треска, привозная, сушеная, часто тухлая. Слишком много алкоголя, – это помимо вина, которое пьют много, все, вплоть до маленьких детей, пьют, как часть обеда; кроме вина, рабочие, толкаясь у стоек баров, рюмками поглощают ядовитые спиртовые смеси, скверно пахнущие аперитивы из бутылей с яркими, крикливыми этикетками. Вокруг баров много мочатся, все сливается в острую, тоскливую вонь. Ремесленники, мелкие кустари ютятся и работают вокруг огромных современных заводов; полуслепой дедушка зашивает грубой дратвой отвалившуюся подошву рабочему великолепной механизированной обувной фабрики. На примусах лудят старую, поломанную посуду. Торгуют самой изодранной, грязной, засаленной платяной ветошью – здесь, рядом с гигантскими комбинатами и магазинами дешевого готового платья, которым Барселона снабжает всю Испанию, отчасти Францию и даже Англию.
Но весенний ветер возбудил теперь эти печальные кварталы. Они взбудоражены, оживлены. На домах в окнах, почти над каждым входом – флаги либо с серпом и молотом, либо красно-черные анархистские, либо полосатые каталонские, либо официальные республиканские. Все заполнено плакатами, листовками, газетами, их читают, обсуждают. Девушки, усевшись вместе, хором разучивают по нотному листку революционные песни. В книжных лавчонках уйма новой литературы, много советских книг.
Колонна молодых рабочих отправляется на фронт. Она выходит из профсоюзного дома, с барабанщиками, по четыре в ряд, первые шестнадцать человек с винтовками, затем двое с пистолетами, а остальные просто размахивают руками в такт барабану. Матери, невесты и маленькие братья провожают их, шагают вместе, в рядах, обняв за шею. Один парень взял на руки маленькую, седую, сухонькую мать и несет ее, покраснев от напряжения, смущенно улыбаясь.
Военные новости хороши, но неопределенны. Валенсийская экспедиция отправилась на военном корабле «Альмиранте Миранда», имея на борту будто бы семь гидросамолетов и тысячу двести дружинников. Крейсер направляется к острову Минорке. Одновременно высажен десант на Ибице, которая накануне перешла в руки правительственных сил. Штурм Сарагосы предполагается через один-два дня.
Я прилетел сюда гол как сокол, а сегодня у меня уже есть маленькое хозяйство. Вальдес дал мне переводчицу на французский, Марину Хинеста, каталонскую комсомолку с огромной старинной винтовкой, которую она не выпускает из рук ни на миг. У меня есть автомобиль – длинный открытый «Шевроле» с помятыми крыльями, исписанный лозунгами и инициалами неведомых мне организаций. От охраны и от шофера я отказался – пусть их лучше используют в отряде. Бензин можно получить пока повсюду – по талонам, либо за деньги, либо, если очень попросить, то и совсем даром. У меня еще есть дорожная пишущая машинка и фотоаппарат «ФЭД», – можно сказать, целое отделение «Правды»!
В полдень я посетил Гарсиа Оливера. Ему сейчас подчинены все каталонские милиционные части. Штаб в здании морского музея. Прекрасное здание, широкие галереи и залы, стеклянные потолки, художественно исполненные огромные модели старинных кораблей, множество народу, оружие, ящики с патронами.
Сам Оливер – в богатом кабинете, среди ковров, статуй; тотчас же предложил огромную «гавану», коньяку. Смугл, красив, со шрамом на лице, кинематографичен, хмур, огромный парабеллум за поясом. Сначала молчал и показался молчаливым, но вдруг прорвался огромным страстным монологом, изобличавшим оратора, опытного, знойного, ловкого. Долгие восхваления храбрости именно анархистских рабочих; уверяет, что именно они спасли положение в уличных боях в Барселоне. Что именно они сейчас составляют авангард антифашистской милиции. Анархисты отдали и готовы дальше отдавать жизнь революции. Больше, чем жизнь, – они готовы даже сотрудничать с буржуазным антифашистским правительством. Ему, Оливеру, трудно убеждать в этом анархистскую массу, но и он, и его товарищи делают всё, чтобы дисциплинировать её, поставить под руководство всего Народного фронта, и это удается. Ведь его, Оливера, уже обвиняли на митингах в соглашательстве и в измене анархистским принципам. Пусть коммунисты учтут все это и не слишком натягивают струну. Коммунисты чересчур прибирают к рукам власть. Если так будет продолжаться дальше, НКТ и ФАИ не отвечают за последствия. Потом он начинает нервно, что-то чересчур уж нервно, опровергать. Неправда, что анархисты попрятали много оружия. Неправда, что анархисты только за милицию и против регулярной армии. Неправда, что анархисты работают вместе с ПОУМ. Неправда, что анархистские группы грабят магазины и квартиры; может быть, это просто уголовники используют красно-черное знамя. Неправда, что анархисты против Народного фронта; их лояльность доказана и словами, и делами. Неправда, что анархисты против Советского Союза. Они уважают и любят русских рабочих, они не сомневались в том, что русские рабочие придут на помощь Испании. А если нужно, то анархисты помогут Советскому Союзу. Пусть Советский Союз в своих расчетах не пренебрегает такой силой, как испанские анархистские рабочие. Неправда, что в других странах нет анархистского движения, но, конечно, центр его в Испании. Почему в России пренебрегают Бакуниным? Испания отдает Бакунину долг и за себя, и за Россию. Неправда, что анархисты не признают Маркса… Советует поговорить с его другом Дурутти, хотя Дурутти на фронте. Он стоит у ворот Сарагосы. Думаю ли я поехать на фронт?