Касановас распрощался и ушел с Сандино на заседание. Я вернулся пешком, разыскал свой «Шевроле» и вместо ужина в отеле поехал искать харчевню. Подальше от Рамблас на каждом перекрестке проверяют машины. Женщин высаживают, если у них нет служебных документов. Это потому, что на реквизированных машинах очень много катают девушек. Меня, ехавшего порожняком, заставили несколько раз подвозить – больного в лечебницу, какие-то мешки с посудой и полицейских. Я не обязан этого делать, но было интересно. Удивлялись, что не знаю улиц, и показывали дорогу. Во многих местах города перестрелка. При этом публика не разбегается, а, наоборот, торчит на мостовой, соображая, откуда стреляют. Большей частью стреляют из угловых помещений верхних этажей.
Ужинал в таверне позади Параллело. Дали зеленых соленых маслин, каракатицу в собственном чернильном соку, баранину с луком, сыр и хорошее простое вино из бочки. Хозяин с хозяйкой сидели на табуретах перед входом; подавала дочка; кругом было совсем спокойно, как будто ничего и не случилось.
11 августа
Поздно, после завтрака, мы выехали из Барселоны на запад по отличному асфальтовому шоссе. Миновали много баррикад в предместьях и в окрестностях, много патрулей, большей частью анархистских, разодетых в романтические отрепья, шумливых, частью навеселе. Они контролируют проезжающих по-разному: одни придирчиво и недоброжелательно, другие с картинной любезностью, с улыбками и приветственными возгласами. Но и тех, и других мало заботит эффективная сторона контроля, им просто любопытно, кто ездит в машинах, что за люди, поболтать с ними или подразниться. Большинство патрулей никем не уполномочены; среди них, наверно, есть и враги, и шпионы.
Дальше от Барселоны патрули редеют и меняют свой характер. Теперь это стража при въезде и выезде из деревень – крестьяне, молодые и пожилые, каталонские и арагонские крестьяне в черных блузах и черных беретах, в полотняных туфлях на босу ногу, крепкие, плечистые люди с коричневыми от вечного солнца лицами, со старинными охотничьими ружьями в руках. Они спокойно и с достоинством приказывают машине остановиться, а путникам предъявить бумаги:
– Документос!
Им вываливают пухлые пачки мандатов и удостоверений, но в документах они разбираются не очень хорошо и возвращают их со скромной, иногда смущенной улыбкой. Они охотно указывают дорогу и вообще очень доброжелательны, очень вежливы. Называют всех по-прежнему «сеньор», но на прощание подымают кулак по-ротфронтовски.
Рядом с патрулем часто стоят женщины с кувшинами на плечах. Они гостеприимно, трогательно угощают, на выбор:
– Агуа? Вино? (Вода? Вино?)
Хулио Хименес Орге, – он же Владимир Константинович Глиноедский, – попросился поехать со мной на Арагон. Он вежлив и сентиментален. Гражданская в России застала его подполковником артиллерии. Он ведал у белых артиллерийскими складами, потом эвакуировался из Новороссийска, потом был регентом церковного хора в Париже, потом десять лет рабочим у Рено, вступил в «Союз возвращения на родину», затем во французскую Компартию. Он приехал в Испанию помогать, как он выражается, «новым красным».
Накануне я послал его за дорожными картами, он аккуратно обошел все барселонские магазины и принес целый набор. В машине он сидит чинно, прямо и вытирается платочком. Его волнует неумелое и небрежное отношение патрулей к своему оружию. Часто он выскакивает на шоссе, берет у бойцов из рук винтовки и показывает, как надо держать. Они воспринимают это с благоговением и долго, знаками, восторженно благодарят. Ест и пьет мало из-за болезни желудка, но, выпив, рассказывает, очень чувствительно, о России и о Франции. Дорога очень оживлена, мчатся на сумасшедших скоростях грузовики, автобусы, лимузины, с бойцами, с провиантом и со штатской публикой. На откосах каждые пятнадцать-двадцать километров валяются разбитые машины – жертвы столкновений и просто неумелой стремительной езды. В первые дни после мятежа в барселонские гаражи ринулась толпа автомобильных любителей; все объявили себя шоферами, а шофером в Испании считается только тот, кто ездит не менее чем со скоростью сто километров в час.
К закату солнца приехали в Лериду – красивый, кокетливый город на Эбро, с мостами, живописными арками, оживленной толпой. Здесь крупный текстильный центр, шелковые фабрики. Несмотря на близость к фронту, спокойно, и военных видно меньше, чем в Барселоне. Пили кофе и оранжад. Заправившись бензином, оранжадом и кофе, двинулись дальше, по шоссе на Уэску. Каталонские многоцветные краски сменились однообразной раскаленной песчаной равниной, сухостью, пылью, пустынным безлюдьем. Вечером прибыли в Барбастро – старый городок с узкими улицами и маленькой, тесной площадью. В доме епископа расположился штаб полковника Виллальба. Под каменными сводами портала XVI века солдаты, еще в королевской форме, играли в карты. Через галерею, освещенную луной, я прошел в покои епископа, ныне штаб-квартиру фронта Сарагоса – Уэска. Над столом с военными картами нависло огромное распятие из слоновой кости. Полковник поднялся навстречу, худ, суров, застенчив. Он и его помощник, капитан Медрано, артиллерист, – в числе немногих офицеров на Арагоне из Каталонии остались верны правительству. Виллальба удержал при себе весь свой кадровый полк.