Бухгалтер сказал:
– За последние пять лет вы взяли кредит в сто пятьдесят тысяч фунтов.
– Под „Галерею".
– Правильно. Но под приносящую доход „Галерею". В нынешней ситуации вам слишком сложно покрыть ваши траты да еще обслужить этот кредит.
– Вы думаете, что спад объема продаж в последние полгода не был случайностью и будет продолжаться?
– Совершенно верно.
„Почему он не сказал хотя бы „боюсь, что так?" – думал Роберт, прижимаясь к припаркованной машине, чтобы пропустить проезжавшую мимо.
Почему он не ответил хотя бы человеческим тоном, а выплюнул эти слова подобно какому-то бездушному роботу: „Совершенно верно!" Конечно, это было его профессиональной обязанностью – указать Роберту на то, что впервые за семнадцать лет бизнеса дела не улучшаются, а, наоборот, ухудшаются, что размеренное счастливое продвижение по тропе процветания, совершенно очевидно, уступает место соскальзыванию во что-то тревожное и неопределенное, но почему он не постарался хоть немного смягчить удар, ну хоть чуть-чуть?
„Я боюсь", – подумал Роберт.
Дождь усиливался. Он добрался до конца Гэй-стрит, поднял воротник, перебежал через небольшую лужайку, миновал рощицу огромных лип, которые, наверное, единственные радовались дождю, и направился к цирку. Мимо него прошли парень с девушкой, сжавшись и хихикая под старым полиэтиленовым пакетом, который они пытались использовать в качестве зонта, и Роберт вдруг с болью подумал, что они были такими же молодыми и скромно одетыми, как он и Лиззи семнадцать лет назад, с целым миром перед ними и без ответственности за что-либо.
Когда он добрался до „Галереи", до конца работы оставалось десять минут, и Дженни Хардэкр, которая вот уже семь лет была их бесценным главным помощником, начинала ритуал закрытия. У Дженни было приятное лицо и преждевременно поседевшие волосы, зачесанные назад. Она овдовела вскоре после рождения своего единственного сына. Обычно приход в „Галерею" смягчал все дурные чувства, которые испытывал Роберт. Тщательно натертый пол, круги направленного под нужным углом света, соблазнительные товары на стеллажах, полках и просто в кучах, запах водорослей, дерева и ароматических смесей были не только приятны сами по себе, но являлись и солидным доказательством достижений в бизнесе. Однако сегодня вечером эта солидность, казалось, испарилась, а вместо нее над всем воцарилась атмосфера какой-то уязвимости, будто за дверью уже стояли судебные исполнители, готовые схватить и беспощадно унести куда-то картины, ковры и лампы как беспомощных жертв насилия и мародерства. Тут Роберт встряхнулся – нельзя так поддаваться чувствам. Ему надо поговорить с Лиззи.
Дженни подняла взгляд от кассы и улыбнулась.
– Все о'кей?
– Не совсем, – ответил он.
Ее лицо сразу же приняло серьезное выражение.
– О Боже…
– Лиззи в офисе?
– Да, она там с мальчиками. Они заскочили сюда после школы.
Офис „Галереи" располагался на первом этаже в задней части и выходил окнами на беспорядочно разбросанные старинные маленькие фабрики, теперь недействующие. Зная, что ему придется проводить здесь много времени, Роберт спланировал офис как художественную студию, которую ему всегда хотелось иметь, – с высокими рабочими столами, чтобы на них можно было рисовать, с отличным освещением и большими пространствами на стенах для того, чтобы развешивать рисунки и картины. Когда он вошел, Лиззи, разговаривавшая по телефону, повернулась и помахала ему рукой, а Сэм и Дэйви, поглощенные рисованием космических кораблей на голых коленках Дэйви, бросились к нему и вцепились в ноги.
– Отстаньте, – сказал им Роберт. Лиззи тем временем говорила в трубку:
– Вот что я вам скажу. Сделайте-ка полдюжины, и посмотрим, как они пойдут. Или продадим, или вернем, с индивидуалами мы работаем так. Ведь у нас не просто магазин, но еще и салон. Устраивает? Да, пусть будут разные породы дерева, но это должны быть английские породы.
– Сэм, отпусти! – прикрикнул на сына Роберт.
– У тебя ботинки хлюпают…
– В Бате шел дождь. Отпусти, Дэйви.
– Не отпущу, пока Сэм этого не сделает…
– Нет, отпустишь, – разозлился Роберт. – У меня был ужасный день и нет настроения терпеть непослушных детей.
Лиззи положила трубку.
– Правда ужасно?
– Да, – ответил Роберт.
У него вдруг появилось зловещее предчувствие, что все идет наперекосяк. Пытаясь высвободить хоть одну ногу, он двинул ею слишком сильно и попал Дэйви по подбородку. Дэйви, не стеснявшийся плакать и в лучшие моменты жизни, мгновенно разревелся, схватившись за подбородок обеими руками.
Сэм удовлетворенно заметил:
– Ну вот, посмотри, ты, наверное, выбил ему все зубы, и теперь он лишь сможет есть йогурт и вот так реветь. Всю жизнь.
Роб наклонился и поднял ревущего Дэйви.
– Извини, дорогой, я не хотел сделать тебе больно.
– Я ненавижу йогурт, – завывал Дэйви сквозь прижатые к лицу руки.
– Дай-ка посмотрю. Убери руки и дай мне посмотреть на твой рот…
Лиззи сказала со своего места у телефона, где она все еще сидела:
– Что же было столь ужасного, Роб? Не волнуйся за Дэйви, с ним все будет в порядке, ты сам знаешь, как прекрасно он все переносит.
Дэйви широко раскрыл рот, и Роберт заглянул внутрь.
– Все на месте, слава Богу…
– Но я тем не менее думаю, что ты сломал ему челюсть, – заявил Сэм.
Дэйви громко задышал, широко раскрыв глаза.
– Не будь идиотом. Лиззи опять спросила:
– Что же было такого ужасного? Я хочу сказать, ты же знал все эти цифры и до того, знал, что у нас это были самые плохие полгода…
– Дела, видимо, не станут лучше, – ответил Роберт. Он опять нагнулся и поставил Дэйви на ноги. Тот стал пробовать сделать из своих рук подставку для сломанной челюсти.