Я ведь так и не посмотрел другие страницы. Сначала мешала злоба. Затем разочарование. Но главное — я его недооценивал. Не уважал его творчество. Это целиком моя вина.
— Кто угодно мог недооценить его.
— Не надо, — прервал я. — Не надо меня утешать. Кто лучше меня должен понимать значение сольного произведения? Я всегда ценил простоту и умеренность. Всегда умел видеть связь между вещами на первый взгляд бессвязными.
— Трудно адекватно оценить то, что лежит у нас под носом. — Уильям кивнул на пианино. — Можно?
Он потянулся за рукописью. Я сильнее прижал ее к груди. Но мои пальцы сами начали отделять верхние четыре десятка листов, содержавшие нотную рукопись Аль-Серраса.
— Давайте сюда, — сказал нетерпеливо Уильям. — Чего вы боитесь?
Боялся я именно того, что и произошло. Уильям играл с листа, сначала медленно, затем, по мере того как проникался идеей сочинения, все более уверенно и стильно. Я пытался комментировать первые три композиции: вот перестук вагонных колес, вот имитация андалусской гитары, а это — галисийская мелодия… Мне слышалась и запрещенная сардана — каталонский народный танец, и причудливая смесь арабских и испанских элементов, навеянная, я уверен, нашей поездкой в Альгамбру, оказавшуюся далеко не такой романтичной, как в творениях Фальи. Здесь были звуки и образы Нового Света: карибские мотивы, ритмы Центральной Америки — каждого уголка, куда простиралась мощь империи.
Наконец Уильям не выдержал:
— Вы слишком много говорите, маэстро. Лучше послушайте. Пожалуйста.
Я послушно умолк, а вскоре перестал не только различать ноты на пюпитре, но и видеть затылок Уильяма. Слезы текли из глаз, превращая окружающее в одно расплывшееся пятно. Это была моя жизнь в музыке. Это было нечто большее, чем моя жизнь. Это была жизнь Испании, осмысленная, прочувствованная и бережно записанная.
Я уверен, что в 1940 году признал бы красоту этой музыки. Одну из пьес я слышал на концерте в Андае. Но тогда она прошла мимо моего внимания, потому что я не понимал, на что способна музыка.
Франко пробыл у власти тридцать шесть лет, с 1939 по 1975 год. За это время испанская культура поблекла, выдохлась, превратилась в пародию на тему «солнечной Испании». Туристские плакаты. Однотипная музыка. Простенькие танцы. Редкие книги. Монотонность и единообразие. Даже живя в изгнании на Кубе, я видел, как успешно использовал Франко свою власть. Муссолини был убит партизанами. Гитлер покончил самоубийством. Но Франко продолжал жить, обойдя их. Мы согласились принять его так называемый «пакт о забвении». Мы потеряли свою душу. Из ненависти к Франко я сам призывал музыкантов перестать играть, а художников — рисовать, но он и из этого извлек свою выгоду. Молчание стало его оружием. А вот Аль-Серрас был одним из тех, кто не захотел молчать. Он видел дальше, чем любой из нас. Он видел то, что действительно вечно, — искусство.
Франко умер. Зачем я его пережил? Может быть, ради того, чтобы сделать то, что я намеревался сделать.
Дирекция нового Испанского музея завалила меня письмами, интересуясь, когда я выполню свое обещание и передам им смычок. Я отмалчивался целый год. Теперь хотя бы один человек знает почему. Если они хотят получить мой смычок, я заставлю их принять и рукопись. И не просто принять, а внимательно изучить каждую страницу и каждую ноту. Пусть обратятся к государственной экспертизе и установят ее подлинность. Но рукопись должна быть опубликована, а музыка — исполнена. А потом пусть решает история.
— Вы поможете мне, Уильям? — спросил я, когда отзвучал последний аккорд испанских сюит Аль-Серраса.
Он подошел ко мне, вежливо взял из моих рук остальные страницы и отложил их в сторону. Потом он обнял меня, немного неловко, наши плечи неуклюже столкнулись. Я прикоснулся губами к его лбу, с трудом различая сквозь слезы черты его лица.
— Это сделает вас счастливым? — спросил он.
— Очень счастливым!
ЭПИЛОГ
29 декабря 1977 года король Хуан-Карлос I и королева Испании София возглавляли церемонию открытия в Мадриде нового Музея музыки. Они приняли переданный в дар музею смычок маэстро Фелю Деларго с сапфиром, когда-то принадлежавшим бабушке короля королеве Виктории-Евгении. В тот же день в новом зале музея состоялся концерт, на котором прозвучали недавно найденные Сюиты для фортепиано Хусто Аль-Серраса, за вклад в испанскую культуру посмертно удостоенного почетного титула герцога Альгамбры.