— Он в восторге от мальчугана, который переставляет игрушечных солдатиков с места на место, а больше ничего не умеет делать.
— Неугомонный, — соглашался с ним человек, единственной обязанностью которого было стирать пыль с сотен склянок в дворцовой аптеке.
Другие использовали похожую лексику, критикуя короля за то, что он вносит разлад в правительство каждый раз, когда вмешивается в парламентские дела. Говорили, что он непоследователен и тороплив, озабочен только укреплением своей власти. Короля знали как давнего и фанатичного сторонника армии, но его растущие связи с церковью беспокоили население столицы. Католическая церковь разбогатела за последние годы, она владела одной третью испанского богатства и вкладывала деньги не только в плантации, но и в банки, железные дороги, судоходство, даже в кабаре. Она поддерживала промышленников в ущерб рабочим, ее контроль над школами я успел прочувствовать на своей шкуре еще дома, в Кампо-Секо.
— В чем грех либерализма? — допрашивал нас преподаватель катехизиса.
— Это самый тяжкий грех против веры, — отвечали ученики в один голос.
— Является ли грехом для католика чтение либеральной газеты?
— Он может читать только «Биржевые новости».
В настоящее время либералы развертывали кампанию за то, чтобы некоторые незарегистрированные церковные ордена начали платить налоги. Пойдет ли король на то, чтобы обязать церковь платить свою долю? Кроме того, он один раз уже обидел церковь, женившись на Эне, новообращенной католичке. Если он не сделает сейчас серьезных шагов и будет продолжать относиться к политике как к спорту или искушению, то с требованием перемен выступят другие. Анархистские профсоюзы объединились в мощную Национальную конфедерацию труда. В отдаленных провинциях назревали мятежи.
Обитатели дворца заметили, что король стал меньше отдыхать и больше времени проводить в комнатах для приема гостей и галереях с мраморными полами. Он постоянно менял одежду, по пять и более раз на дню. На каждую важную встречу он надевал новый костюм. И с удовольствием присутствовал на военных парадах, которые проводились все чаще.
Однажды я был ему представлен.
— Музыкант? На чем играешь?
— Струнные. Виолончель, ваше величество.
— И как ты ходишь с нею?
— Я с ней не хожу, ваше величество.
У короля, как и у всех Бурбонов, были недостатки с произношением, и при ответе его выступающая нижняя челюсть поджалась.
— Хорошо, но должен быть способ, — сказал он. — Будь немного более изобретательным, молодой человек.
Я заметил, что мой сосед по комнате Родриго, ученик-архитектор, больше уже не ездил в Париж, Лиссабон и другие места. Теперь он чаще бывал во дворце и зарабатывал стипендию, помогая реализовать идею короля превратить Мадрид в нечто похожее на любимый им Париж. Он, уставший, приползал домой за полночь с кипой проектов на французском языке под мышкой.
— У нас будет Эйфелева башня? — как-то спросил я его.
— Кому нужна башня? Король хочет второй riz.
Я не знал, что такое riz, и предположил, что это сокращенное от rizo — завиток или петля и означает какой-то элемент декора, ничего другого мне и в голову не приходило. Я еще раз убедился в том, что король Альфонсо — глупый, поверхностный человек, и мне оставалось только искренне пожалеть королеву.
Я играл для королевы уже несколько раз, но во время этих встреч ничего особенного не происходило. Я приносил виолончель, ожидал, пока она сядет в одно из больших королевских кресел и начнет слушать. Но она садилась на банкетку, положив руку на рояль.
— Вы намерены аккомпанировать мне? — поинтересовался я.
— Нет. Просто мне так больше нравится. Удобнее.
— Вы уверены?
Она повернулась ко мне:
— Есть кое-что, к чему я никак не привыкну в Испании. То, что даже самый ничтожный слуга спорит с сувереном.
— О! Простите меня, ваше величество.
Последовала долгая пауза, но, когда она заговорила, ее голос стал мягче:
— Так и правда лучше. Как будто я беру урок фортепиано. Если кто-то войдет.
Когда я пришел в очередной раз, Уолкер послушно стоял у стены, охранник же — у дверей. Но, стоило мне появиться, по непонятному мне сигналу они вышли из комнаты и закрыли дверь, оставив нас с королевой наедине.
Меня так и подмывало спросить: «Вы же королева. Разве вы не вправе делать то, что вам нравится?» Но, вспомнив случай с пепельницей, я промолчал.
— Сеньор Деларго, — ответила она на так и не заданный вопрос, — если бы вы не были столь юны, мы не могли бы находиться в этой комнате вместе.