Еще не прозвучала последняя нота адажио Респиги, как она спрятала лицо в ладони. Она плакала, и ее узкие плечи подрагивали под тонкой тканью платья. Как будто ножом вскрывают конверт с письмом, мелькнуло у меня. Таким ножом обычно режут бумагу, но им же можно нанести смертельную рану человеку. Кто будет жертвой — она или я?
В один из дней поздней осени королева вызвала меня к себе. Меня кольнуло недоброе предчувствие. Она приветствовала меня скупой улыбкой, казалось подтверждая мои опасения. Я не ошибся. Королева не могла допустить, чтобы при дворе стало известно о том, что ее обуревают слишком сильные чувства. Она знала, что на днях я собирался съездить домой, и решила воспользоваться случаем, чтобы вовсе отказаться от моих услуг.
Как только дверь за мной закрылась, она знаком подозвала меня к себе. Я подошел, в одной руке держа виолончель, в другой — смычок.
— Оставь инструмент, — сказала она и взяла мои руки в свои. Ее тонкие маленькие пальцы были удивительно сильными и теплыми. — У меня есть для тебя подарок.
— Может быть, я сначала сыграю? — тихо проговорил я. — Завтра я уезжаю в Кампо-Секо. Меня не будет почти две недели. Придется пропустить следующую встречу.
— Я знаю. Лучшего времени не найти. Я давно хотела это сделать. — Она отбросила волосы со лба, потрясла запястьем, на котором звякнул браслет, и добавила: — Благодаря тебе я была счастлива.
Она уже говорила обо мне в прошедшем времени.
— Ты мне не веришь, — продолжила она. — Но, знаешь, так бывает, когда неосторожно наступишь ногой на кнопку или иголку. Ноге и так больно, а трясешь ею, стараясь освободиться от иголки, и делаешь себе еще больнее. В последние месяцы в моей жизни хватало и кнопок, и иголок. Твоя музыка помогла мне преодолеть боль.
Никогда раньше она не говорила со мной так, и я напрягался, чтобы вникнуть в смысл ее слов.
— Есть и еще кое-что, — шепнула она, выпрямляя спину и поднося палец к губам. — Слышишь?
Я покачал головой.
— Часы! Они больше не тикают. После того что случилось в июне, королевский хранитель фарфора намерен собрать все вещи, принадлежавшие королю Карлу и королю Фердинанду, переписать их и почистить. На это уйдет несколько недель. — Она улыбнулась: — Иначе говоря, ты подарил мне и музыку, и тишину. Не знаю, как тебя за это отблагодарить.
— Вам не за что меня благодарить.
— Нет, я должна тебя отблагодарить. — Она снова стала серьезной: — Я тебе доверяю. Когда ты играешь, я чувствую себя в этой комнате в безопасности.
— В безопасности? — не понял я. — Неужели ваши враги угрожают вам даже здесь?
— Больше я беспокоюсь за своих друзей. — Она старалась, чтобы ее голос звучал шутливо. — Не бойся, Фелю. Все будет прекрасно.
Она указала на кресло, приглашая меня придвинуть его поближе и сесть.
— Возникли серьезные проблемы, — сказала она уже более деловым тоном. — Есть люди в кортесах, которые противятся планам короля и предпочитают распри в то время, когда страна слабеет. Она всегда слабая, говорят они. Пусть так! Но кто в этом виноват? — Она чуть помолчала и продолжила: — Религиозно настроенные женщины отказываются меня признавать. Что они устроили вокруг вывешенного в городе протестантского креста! Как будто это сделала я, когда отреклась от своей веры. Они хотят, чтобы мы оставались в Средневековье и погрязли во взаимной нетерпимости. Мне было интересно узнать, что обо всем этом думаешь ты — юноша из небольшого городка. Но я не стала тебя выспрашивать. Ты дал мне нечто большее, Фелю. — Она снова сжала мою ладонь, так крепко, что я увидел, как побелели у нее суставы пальцев. — Ты дал мне убежище от всей этой грязи. Ты принес мне облегчение.
Звякнул тяжелый браслет у нее на руке, искрами вспыхнули усыпавшие его рубины, изумруды и сапфиры. Я пригляделся: камни покрупнее, продолговатой формы, тянулись цепочкой, усеянной вокруг более мелкими круглыми камнями. Это было яркое украшение, так не похожее на льдистые бриллианты и молочный жемчуг, которые она обычно носила.
— Я редко его надеваю, — сказала она, перехватив мой взгляд. — Никогда на людях. Но он много значит для меня. Старые вещи дарят мне чувство покоя. Это старинный браслет. — Она вытянула руку: — Как ты думаешь, сколько ему лет?