Ана все-таки закурила третью сигарету.
– У нас никогда не было ни блата, ни денег. Кто мы были такие? Муж – инженер-асушник (АСУ – это значит автоматизированные системы управления; уж не знаю, говорят ли так теперь). Жена – экономист… В институте я подавала надежды. Некоторые из тех, с кем я училась, стали сейчас очень богатыми и известными людьми… Меня интересовали сугубо научные проблемы; я стала знатоком в узкой области, напечатала несколько статей; звали в аспирантуру, но тут – семья, ребенок… Потом, через много лет, пошла куда попало, лишь бы поближе к дому и чтоб хоть что-то получать… Да, – усмехнулась она, – невысок был рейтинг нашей семейки. Положение в обществе определялось тем, что ты можешь украсть на работе, а что могли украсть мы? Разве кусок перфорированной бумаги – мы его и крали, масло заворачивали в него…
Она помолчала, вспоминая. Лампочки, вспомнила она; кроме перфорированной бумаги, Фил приносил домой лампочки, пока на заводе не случился рейд и его не поймали на проходной с двумя несчастными лампочками в карманах. Это была смешная экономия – лампочка стоила копейки; он тащил их просто потому, что совсем ничего не тащить значило признать себя полным неудачником. Ана грустно улыбнулась и продолжала:
– Скудной и бесперспективной была наша личная жизнь. Мы не могли купить дорогих вещей, поехать в путешествие; Сашенька рос и рассказывал о богатых одноклассниках; я хотела второго ребенка, а Филипп был против; в той ситуации он, возможно, был прав – мы и одного-то растили с трудом, хорошо еще, я шила на машинке… Постепенно у Фила развился комплекс неполноценности. У нас начались скандалы; Фил все чаще срывался на крик, рвал на груди рубашку, все чаще прятал глаза, когда я пыталась поговорить с ним откровенно, по-дружески; все чаще задерживался после работы, начал выпивать, а потом завел женщину, которая, видно, не предъявляла к нему особых требований; возможно, с ней он чувствовал себя уверенней и сильнее… Впрочем, она оказалась не единственной… Послушай, – скривилась Ана, – тебе, должно быть, скучно; я рассказываю такие неинтересные, банальные вещи…
– Нет, продолжай, прошу тебя…
– Я не думала, что будет так трудно все это вспоминать… Стоит ли?
– Бедная Зайка, – Вероника погладила Ану по руке, – ну, если уж тебе совсем невмоготу… Но я очень хотела бы… Это важно для меня тоже… Я настолько понимаю тебя, честное слово!
– Понимаешь? – с сомнением переспросила Ана и, поколебавшись, решила продолжать. – Что ж, допустим; тогда тебе легче понять тот неожиданный, сумасшедший энтузиазм, который мы оба испытали, я и Фил, когда положение изменилось и мы вдруг увидели, что с помощью наших скромных специальностей мы можем зарабатывать приличные деньги и жить красиво. Начальнички на его работе создали кооператив, и им потребовались люди, умеющие не только воровать, но и работать. Так началась деловая карьера у Фила; а через пару месяцев выяснилось, что кооперативу нужен бухгалтер – смешно, но они не смогли найти бухгалтера-универсала во всей своей огромной заводской бухгалтерии. Фил поговорил со мной… я немножко поучилась, в основном сама… и через какое-то время мы уже работали вместе. Как-то незаметно кончились у него бабы и выпивки – вначале просто времени стало нехватать… а потом, видно, и потребности…
Легкая улыбка тронула губы рассказчицы.
– Однажды вечером, после трудного дня, мы лежали в постели и обсуждали какую-то особенно сложную производственную проблему. Мы долго искали решение и не могли найти; наконец, зациклившись в рассуждениях, мы решили прекратить разговор и пожелали друг другу спокойной ночи. Но я не могла заснуть, была слишком возбуждена проблемой и продолжала прокручивать ее в голове, пока мне не показалось, что решение найдено. Первой моей мыслью было поделиться с Филом, однако, глянув на него, я увидела, что он уже заснул; тогда я решила записать свои мысли, чтобы, не дай Бог, не забыть их наутро. Я тихонько выбралась из постели, переместилась на кухню и медленно написала несколько строк на куске перфорированной бумаги. После очередной из этих строк, оторвав взгляд от бумажного листа во время напряженной работы мысли, я вдруг увидела Фила, который стоял в проеме кухонной двери и смотрел на меня с любовью и нежностью. Я что-то начала объяснять, но он не стал слушать, схватил меня и потащил в постель; мы трахнулись с чувством, какого у нас никогда прежде не было, даже в наш коротенький медовый месяц за много лет до того; помню, в середине полового акта я все-таки рассказала ему свою основную идею – по-моему, в продолжение моего рассказа его потенция даже слегка увеличилась. А потом мы полночи не могли заснуть, все разговаривали; мы отправились на кухню, выпили, завершили обсуждение производственных проблем и перешли к общим темам… Знаешь, – усмехнулась Ана, – о чем мы говорили, вернувшись наконец в постель? О базисе и надстройке. Наша семейная экономика была базисом, а любовь, значит, надстройкой; мы пытались понять, что с нами происходит – мы еще боялись поверить в возрождение нашей любви – и в марксистских категориях анализировали события прошлого и настоящего. Вот тогда-то, в этот вполне мелодраматический момент, я впервые почувствовала, что могу быть счастливой.