– Что же, – спросила Ана, – ты предлагаешь, чтобы я устроила тебе устный сериал из собственной жизни?
– А почему бы и нет? Мы могли бы встречаться чаще, пока этот сериал не закончится, я имею в виду не закончится текущим моментом… Да и не думаю, что он будет настолько уж длинный… а еще, мы могли бы обсудить его…
Ана пожала плечами.
– Как-то односторонне. Тогда ты тоже должна…
– О, я бы с удовольствием, – ответила Вероника, – но история моей семьи, во-первых, в несколько раз короче, а во-вторых, как я вижу, гораздо беднее событиями. Поэтому лучше бы мне послушать. Мы же неравноправны, – улыбнулась она искательно, – я твоя младшая подруга.
– Ну что ж, – согласилась Ана, – пожалуй, я не против… В следующий раз… если у тебя все еще останется такое желание…
– А сейчас, – сказала Вероника, – реши сама: или ты отложишь описание своей проблемы до окончания сериала, или все же расскажешь об этом сегодня (то есть доведешь хотя бы одно дело до конца), но в последнем случае тебе придется заменить свой длинный рассказ неким кратким логическим мостиком.
Ана рассмеялась.
– Ника, ты прелесть, я люблю тебя! Ты ужасно, просто ужасно напоминаешь мне себя в молодости. Наверно, в тебе я люблю себя. А может, свою воображаемую дочь… или сестренку… И вообще, – она плутовски сощурилась, – сдается мне, что ты, младшая подружка, влияешь на меня гораздо больше, чем я на тебя. И уж точно больше, чем кажется нам обеим.
– Ну давай, – нетерпеливо потерла ручки Вероника.
– Я иду у тебя на поводу, – объявила Ана. – Раздел первый, то есть краткий логический мостик. Час назад я сказала тебе, что моя проблема связана со счастьем… в сущности, даже не историю своей семьи я начала описывать, а историю своего счастья. Конец моего сериала – это буквально понимаемый хэппи-энд, то есть я стала счастливой. Поскольку счастье у каждого свое, полагалось бы определить, что лично я вкладываю в это понятие; однако, такое определение явно не было бы кратким, а потому я остановлюсь только на одном из признаков моего счастья: это гармоничные отношения между мною и Филом.
– Ты сказала «моего», – заметила Вероника, – но неужели найдется женщина, которая исключит гармоничные отношения между собой и своим мужем из своего понимания счастья?
– Не знаю, – сказала Ана, – возможно, у каких-нибудь феминисток другие понятия… Или у молодежи… Я не претендую на оригинальность; согласна, что это самый обычный, мещанский идеал. Но дело не столько в понимании, сколько в достижении счастья. Ведь если бы даже все на свете женщины согласились, что без гармоничных отношений в семье счастья не достичь, разве одно это понимание сделало бы их счастливей? У многих и семьи-то нет… Я достигла счастья. Нашла, создала, открыла секрет… называй как хочешь. Поэтому и говорю – «моего».
– Ну ладно, – сказала Вероника, – это все философия; ты обещала объяснить проблему, а я поняла только то, что у вас с Филом гармоничные отношения, что поэтому ты счастлива и именно поэтому возникла проблема. Это называется ахинея.
– Потому что ты не имеешь терпения понять.
– Я стараюсь.
– Ах, я сама стараюсь… Мое счастье очень безоблачно. Для меня нет других мужчин, кроме Фила. Я понимаю, что они есть, я могу их оценить и даже пофантазировать, но это как бы сон, другая жизненная плоскость… А для Фила, соответственно, нет других женщин, кроме меня; наверняка он тоже видит их, оценивает и так далее – да было бы странно, если бы он вел себя иначе – но это опять-таки не из области реального, это не влияет на нашу любовь. Наши с ним разлуки… я расскажу тебе о них в следующих сериях… думаешь, я уверена, что все это время он жил как монах? Нет; однако это не трогает меня, я знаю, что если что-то у него и было, то только ради элементарной телесной нужды. Ревность? С таким же успехом я ревновала бы к унитазу, поскольку, имея соответствующую нужду, мой муж каждодневно обнажает перед ним интимные части своего тела и, между прочим, от использования данного прибора даже получает определенное удовольствие. Унитазы бывают красивыми и не очень; можно даже сказать унитазу «я люблю тебя», и даже от души – если очень долго терпел и наконец дождался… Итак, в моем сердце нет ревности, я вообще забыла, что такое ревность; я потеряла способность (никогда, впрочем, особо во мне не развитую) к борьбе за своего мужика – к той самой борьбе, которой занято превеликое множество других, менее счастливых женщин. Я попросту сделалась тепличным растением – прихотливым, изнеженным и очень, очень уязвимым.